Ибрагим запел старую карлукскую песню. Голос у него был высоким, мелодия звучала в ночи протяжно и печально. Его песня была о степном ковыле и вольном ветре, лихих и непослушных рысаках, о терпком кумысе, испеченном на костре горячем хлебе, гибком стане и остром слове степных красавиц, о свистящих стрелах храбрых воинов-тюрков…

Эта мелодия родилась сотни лет назад, во время перекочевок, среди дымящихся костров и под закопченным куполом войлочных юрт. Слова этой песни были понятны каждому тюрку: караванщикам, погонщикам, слугам, воинам. Они слушали молча, смотрели на тлеющие угли и каждый в этот момент думал о чем-то своем.

«Кичащийся знаниями от знаний далек,

Признался в незнанье – достигнешь высот»

Юсуф Баласагуни

– Хеч! Хеч! – Абдулл криками сдерживал лошадь, которая, почуяв воду, ускорила шаг.

Согдийский караван приближался к степному оазису. Они прошли большую часть пути, впереди через 5 фарсахов их уже ждал древний Гургандж. Стоянка была недолгой, путники, утолив жажду, сразу отправились в последний переход.

Их караван вышел из Тараза ранней осенью, прошел десятки городов Мавераннахра, в которых во время стоянок торговцы покупали, продавали и обменивали товары и предметы роскоши для султанских дворов. Среди них были опытные хорезмийские, согдийские, булгарские, еврейские и хазарские купцы. Они находили между собой общий язык, делились информацией, суживали друг другу деньги и соревновались, кто из них совершит более выгодную сделку.

Во время общих застолий они говорили только о товарах, прибыли и выгоде. Абдулл скучал среди них. Во время одной из остановок в Дженте он вдруг подумал: «Не остаться ли мне здесь?»

Город напомнил ему о мимолетном увлечении во время неудачного выступления в доме местного правителя, настраивая душу на возвышенный лад: «О, эти глаза – черные, словно смола! И обжигающий взгляд! – Его вдруг охватила страсть к обладательнице завораживающих глаз и сердце беспокойно забилось в груди. – Может, попытать счастье еще раз? Возможно, мои стихи достигнут ее сердца. Ведь говорят же, что птица садится на иву с густыми ветвями, подобно тому, как похвальное слово настигает красавицу».

О, если бы мне опять удалось

Увидеть тебя ценой любой,

На все времена, до Судного дня,

Я был бы доволен судьбой!

Он начал свое сочинение, но был прерван: курбан-баши дал приказ собираться в дорогу. Громко прозвучала труба, оповещая всех об этом.

Абдулл подошел к большому бронзовому зеркалу в караван-сарае, взглянул на свое отражение и увидел заросшего, износившегося в дороге, худого и поникшего бродягу, с потухшим взглядом.

«Разве может этот человек надеяться на благоприятный исход своего желания? Вокруг правителя ходят десятки богатых, талантливых льстецов и подхалимов, жаждущих породниться с каханом Джента», – пришел он к такому выводу после увиденного.

Абдулл догнал караван, ушедший далеко вперед. Присоединившись, он стал убеждать себя в том, что у него есть более неотложные и важные дела, чем сердечные переживания. И вот некоторое время спустя его взору открылось великолепное зрелище: на гладкой поверхности степи блестела полоса широкой реки, на дальнем берегу которой виднелись побелевшие от жаркого солнца крепостные стены Гурганджа. Вблизи удалось разглядеть, что их покрывали раны от осадных орудий.

По прибытию, Абдулл сразу же направился в медресе при мечети. Ему не терпелось узнать, живут ли еще в Гургандже последователи тех мыслителей, поэтов, ученых, чьи книги и труды он читал. Когда-то они сильно взволновали ищущего знаний Абдулла.