– Нет, нет, не извиняйтесь, уважаемый мудрец! Вы пробуждаете в народе спящую душу. Нам необходим ваш голос! Я много раз слышал от предсказателей, что грядут тяжелые времена и нам нужно быть готовыми к защите своих родных кочевий. Из-за высоких снежных гор придут тысячи орд завоевателей. И сейчас как никогда всем тюркам нужно быть вместе!

В юрте раздались голоса поддержки, все одобрительно кивали. Салим смотрел на решительные, мужественные, покрытые шрамами лица стариков, переживших не одну битву, и вспомнил своих городских соплеменников.

«Мы единый народ, не важно живем в городских селениях или кочуем в степи… Общий язык, традиции, обычаи… Поклоняемся Аллаху, Тенгри, Будде, огню или кресту. И у нас один враг…», – подумал Салим.

***

Всю обратную дорогу он вспоминал сказителя и размышлял: «Эти пронзительные звуки, извлеченные из кобыза, так глубоко задевают душу, проникают в самое сердце. Звуки кобыза подобны то жалобным, то тревожным, то радостным голосам.»

Караван был уже далеко от реки, когда неожиданно задул холодный северный ветер. Вместе с ним начался дождь. Салим подстегнул коня. Древняя караванная дорога пролегала вдоль холмов, заросших густым лесом. За ними возвышались высокие горы, вершины которых уже покрылись снегом. Под мелким, летящим прямо в лицо дождем, караван прошел несколько фарсахов, прежде чем Салим решил устроить привал. Темные свинцовые тучи сгущались сумеркам и Хасан выехал вперед, чтобы присмотреть место для стоянки. Не проехав и ста шагов, он вернулся обратно.

– Господин, там кто-то есть.

Охранники Темира подъехали к зарослям высокой травы у низкорослого деревца. Под одним, кутаясь в рваную накидку из грубой холщовой ткани, сидел человек. Он совершал какой-то обряд, часто кланяясь. Увидев всадников, он не испугался, а только стал чаще кланяться и быстро говорить на непонятном языке.

– Деус, оберегс, деус, оберегс! – Произносил длинноволосый и рыжебородый незнакомец.

– Это какой-то шайтан! – Хасан испуганно прятался за Темиром.

– Не пугайтесь. – Тибетский лекарь слез с коня и приблизился. – Это монах, странствующий монах.

– Акуа! Акуа! – осмелев, незнакомец встал и сделал шаг навстречу лекарю.

Он жестом показывал, что хочет пить.

– Дайте ему воды. – Салим разглядывал странствующего монаха.

Худой, изможденный, без обуви, в жалких рубищах нищего, подпоясанных веревкой. Однако он держался спокойно, и в его больших голубых глазах не было страха.

– Спасибо за воду! – неожиданно произнес странник на ломаном караханидском.

– Кто ты и куда следуешь? – Тибетский лекарь протянул ему сухую шерстяную накидку.

– Я монос, иду из церкви Мардина, – объяснил странник на смеси разных языков. – Ищу дорогу к своим братьям-назорейцам.

– Я слышал на рынке Каялыка, что в их окрестностях есть поселение христиан, – сказал Ибрагим, рассматривая монаха.

Услышав знакомое слово, тот оживился.

– Каялык? Где же это благословенное место? О Боже! О Деус! Неужели я на верном пути!

– Если Вы ищите своих братьев по вере, то держитесь именно этой древней дороги, – Лекарь внимательно осматривал странника, нет ли на нем ран.

– Почему Вы совершаете такой опасный путь из э-э… – Салим пытался вспомнить иноземные слова, часто звучавшие на рынках, из уст торговцев-латинян.

– Наша вера подвергается гонениям, наш учитель Несторий открыл нам глаза и призвал очистить душу от ложных знаний. Я иду к своим братьям, несу им слова поддержки в это смутное время!

– Дайте ему воды и еды! – коротко бросил Салим слуге и повернулся к Хасану: – Всякий верующий мирный человек достоин уважения и наш долг помогать им в трудную минуту.