– Ребенок! – донеслись с берега чьи-то голоса, чьи-то крики. Дующий с моря ветер относил их в сторону, но Катя и так уже все поняла. Она резко повернулась, чувствуя, как колотится, как подпрыгивает в груди сердце. В воде уже ничего не было видно, но она ринулась навстречу волнам. С некоторыми удавалось справиться, с некоторыми – нет. Некоторые накрывали ее с головой, некоторые выталкивали наружу. Катя захлёбывалась и плыла. Страшно не было. И только во рту горчило. То ли от воды, то ли от непонятной злости. Ей казалось, что крики становились громче. Кто-то спрыгнул в воду с палубы стоящего на сваях бара.

Вода была неспокойной. Но все равно кристально прозрачной. Малыш еще барахтался, но уже едва-едва. Катя нырнула. Схватила тельце. Это был мальчишка. Лет семи. Или восьми. С перепугу она не разобрала. Да и темно уже было.

– Катя, давай его сюда!

Тушнов! А позади него еще какие-то люди. Назад плыть было проще. Несмотря даже на то, что никаких сил у нее не осталось. Волны подгоняли, а как только ноги коснулись дна, её подхватили чужие руки, помогая выбраться. Прошли какие-то минуты. Но вода поднялась еще выше. Катя в отчаянии осмотрелась. Народу было немного, да. И все они столпились на мостике, где Тушнов делал ребенку искусственное дыхание. Все же, если бы не он, Катя не смогла бы так быстро вытащить пацана из воды.

Кто-то выл, заламывая руки, кто-то ругался. Но даже в этом невообразимом гомоне Катя услышала… Сначала надсадный кашель. Потом тихий уверенный голос Тушнова:

– Ну, вот! Вот… Молодец. 

– Сыно-о-о-о-очек! Елисе-е-ей. Что ж ты в воду полез? Тебе кто разрешал?!

– Следить, мамаша, надо за ребенком. А не коктейльчики халявные хлебать, – вступил в разговор кто-то из толпы.

 – Я следила! И коктейльчики у меня все оплачены!

– Да ни хрена ты не следила, дура! Все морды корчила для селфи… Я тебе покорчу! Я тебе покорчу. Чуть сына мне не угробила!

– А сам? Сам ты куда смотрел?! – окрысилась дамочка и, упав на колени возле едва пришедшего в себя пацаненка, заголосила: –  Сыно-о-очек.

– Прекратите истерику. Или вы не понимаете, что ребенок и так напуган?

От голоса Димы повеяло таким холодом, что Катя поежилась. Ухватившись за выступ скалы, поднялась с коленей, но идти не решилась. Легкие горели огнем. Носоглотку драло от соли. Кто-то протянул ей воды. Катя выпила. Стало немного полегче. Но теперь жгло глаза. Пришло осознание того, что могло случиться… А вместе с ним страх. И слезы. Подоспели медики… Катя спрятала лицо в ладонях.

– Эй, как ты? – Видимо, посчитав, что его помощь больше не нужна, Дима подошел к ней. Положил руки на плечи и легонько растер.

– Не очень.

– Пойдем отсюда, – сказал он. Оглянулся через плечо. Выругался. – Как таким только детей дают? – спросил тихо. Катя пошатнулась. – А ты вообще сможешь идти? – усомнился, возвращаясь к ней взглядом. Совсем не таким, как он смотрел на горе-родителей. Теплым. Как только что заваренный чай.

– Да… Да, конечно. Только одеться надо.

Легко сказать – одеться. А вот сделать это, когда нет сил даже руки поднять… Катя позорно всхлипнула.

– Эй, ты чего? Дай я…

Почти в кромешной темноте Катя почувствовала, как он забирает из рук ее летнее платьице, как прижимает к себе, чтобы она не упала, пока он пытается вдеть в рукава ее непослушные конечности. Ощутила жар, идущий от его большого сильного тела. Такой блаженный жар.

– Может, снимешь купальник? Тут один черт ничего не видно. А то он не скоро высохнет.

Перспектива ходить в мокром не прельщала. Катя послушно кивнула. Плавки сняла сама. Верх – при помощи Димы, который помог ей с застежкой, а там только и оставалось, что вытащить мокрый лоскуток через горловину.