— Уверена?

— Да. Пока Лебедева.

— Пока меня это устроит, — он убирает свои наглые лапищи.

Вздыхаю с облегчением. Не хочу казаться… не хочу быть такой слабой, но когда он меня трогает, самообладание куда-то испаряется.

Отплываю подальше и разворачиваюсь. Смотрю в пожирающие меня хитрые глаза. Что же ты задумал, Лебедев? Права Полина, ты явно открыл охоту. Только не на кого-то на острове, а на меня.

— Нравлюсь? — вдруг спрашивает.

— Когда-то нравился. Уже нет.

— А глаз сейчас не сводишь.

— Я просто пытаюсь предугадать твои дальнейшие действия.

— Зачем?

— Чтобы их избежать, естественно.

— Зачем?

— Что значит зачем?

— Зачем тебе избегать моих действий, если все они приводят только к тому, что ты стонешь от удовольствия?

Кровь к щекам приливает.

— Это не правда.

— Не правда? — подплывает ближе и берёт меня за запястье. — Знаешь, как звучало твоё «пожалуйста, не надо»? — притягивает к себе и склоняется к уху. — Как «пожалуйста, не надо останавливаться».

Пытаюсь выдернуть руку из его захвата. Как же я ненавижу этого самовлюблённого болвана! И ведь он искренне считает, что можно силой брать всё, что ему хочется, и делать кому-то «хорошо» против его воли.

— Может не стоит делиться своими извращёнными фантазиями с посторонними людьми?

Удается, наконец, вырвать руку из его лап. Естественно, он сам разомкнул пальцы. Я отплываю назад и спиной врезаюсь в гидроцикл. Вот бы быстро на него залезть, завести и удрать, оставив Лебедева здесь. Пусть рыб тут трогает, связывает и заставляет вести себя на берег, вдруг они будут в восторге просить не останавливаться.

— Ты вроде уже взрослая девочка, Виктория.

— Да, я уже взрослая. Достаточно взрослая, чтобы не впадать в стокгольмский синдром.

— Снова.

— Что? — кричу.

Возможно, я не расслышала, он не близко, а у меня над ушами стук волн о дно гидроцикла.

— «Снова» осталось добавить тебе, чтобы перечеркнуть все наши прошлые отношения. Посторонней ты себя уже называешь.

На языке застывает это «снова». Хочется сказать его, тем самым сделав ему больно и поставить точку. Но я не готова. Хотя влюблённость жертвы в своего похитителя никак иначе, кроме как стокгольмским синдромом, не называется. Но я всё-таки молчу, прикусывая губы.

— Антон, — решаюсь, наконец, что-то ответить, — наши отношения закончились два года назад, когда мы развелись. С тех пор я стала для тебя посторонней.

Он снова подплывает ко мне ближе, но хотя бы не вплотную. Не касается, не зажимает, и на том спасибо.

— Я не хотел, чтобы так вышло, — говорит.

— Да я помню, ты предложил звонить, если я захочу потрахаться. Но теперь тебе точно есть с кем трахаться. Недолго ждал моего звонка.

— Ты всё равно так и не позвонила.

Уж сколько было бессонных ночей, в которые я чуть не позвонила. Не потому что хотела срочно потрахаться, а потому что хотела просто услышать его голос. Но страх, что мне ответит не он, перевешивал это желание. И теперь я знаю, что скорее всего так и было бы.

— И не жалею об этом, — говорю. — Но вот без всяких звонков спустя два года ты появляешься сам и превращаешь мой долгожданный отпуск в ад. Как тебе только это удаётся?

— Талант, — опираясь на борт гидроцикла, поднимается на руках.

Угнать транспорт и оставить его плыть к берегу на рыбах у меня, к сожалению, уже точно не получится.

— Да, выбешивать людей у тебя точно талант, — говорю. — Просто никак не могу понять, как так вышло, что из миллионов людей на планете моим соседом по вилле оказался именно ты?

— Не знаю, — забравшись наверх, протягивает мне руку. — Может, я так и не смог тебя забыть и это подстроил?

[1] Меньшиков Александр Иванович — генерал ФСБ, бывший сослуживец и друг отца Антона.