Только снова пустота внутри и полное отсутствие надежды.

Я, конечно, не питала иллюзий, что влюбилась в Мирона, но я хотя бы верила, что его любви хватит на двоих. Нет, не хватит.

Никто меня не любит. Да и я никого не люблю.

Я зачем-то рисую на песке солнышко. На мой неумелый чертёж падает высокая тень. По очертаниям фигуры сразу понимаю, что это не Мирон. Тень присаживается за моей спиной, и затылок опаляет горячим дыханием.

Перед лицом появляется рожок мороженного.

– Немного льда для ледяной принцессы, – говорит Лебедев.

Смотрю на подтаявшее мороженное и никак не реагирую.

– Ну же, тут уже два солнца, оно долго не выдержит, – говорит Антон.

– Что ж не повезло ему, что та, кому оно предназначалось, так долго купается.

– Оно смородиновое. Весь остров пришлось оббегать, чтобы найти. А Полина не ест мороженное – сладкое портит фигуру.

Беру из его рук мороженное, и откусываю кусочек. Действительно смородиновое, моё любимое.

– Хорошо, что мне нечего портить, – облизываю подтаявшие участки очень вкусного мороженного.

– Мой член бы с тобой поспорил, но тебе и в лучшие времена было плевать на его аргументы.

– Ах да, я же эгоистичная стерва. Один раз по первому требованию ноги не раздвинула! Но теперь-то, наверное, у тебя нет с этим проблем? Ежесекундно ножницами отрабатывают?

– Когда вы переезжаете на другой остров? – звучит неожиданный вопрос вместо ответа.

И тут же я чувствую лёгкое прикосновение к шее, а лямки купальника теряют напряжение.

– Что ты делаешь?! – у меня из рук чуть не падает мороженное.

– Бретелька развязалась, помогаю завязать. Не отвлекайся. Так, когда?

Понятия не имею, когда и что мне отвечать на его странный вопрос, да ещё и не отвлекаться на явную провокацию. В его руках сейчас, по сути, единственная защита моей груди, и он не спешит внушить мне уверенность в её безопасности.

Его палец нежно поглаживает ключицу, наматывая на себя лямку. Обжигающее дыхание так близко, что мне кажется, его губы сейчас коснутся моей шеи. Кожа на груди и плечах покрывается мелкими мурашками.

– С чего ты взял, что мы куда-то переезжаем? – наконец говорю я.

Мне бы ещё обернуться и выхватить у него из рук мои бретельки, в конце концов нас могут увидеть. Правда, я сегодня увидела достаточно, чтобы не сильно беспокоиться на этот счёт. А вот то, что я замерла, ожидая прикосновения его губ к своей шее, меня очень беспокоит.

– Брось, – чуть касается губами кожи и трёт пальцами по горлу. – Ты же явно меня ревнуешь. И как бы я этого не хотел, должно быть, я делаю тебе больно одним своим присутствием.

Накрываю его пальцы своими, накладывая табу на эти движения, уже никак не напоминающие завязывание купальника.

– Ты, как обычно, слишком много о себе думаешь. Мне на тебя плевать и я никуда не переезжаю. Но если тебе больно от моего присутствия, можешь переезжать сам.

Говорю уверено, а сама пытаюсь унять дрожь в руке, что касается его. Ещё эта влажность между подушечкой пальца и его ногтём выдаёт меня с потрохами. Вряд ли ногти умеют потеть.

– Хорошо, я перееду, – говорит и убирает руку с моей шеи.

Так просто? В чём подвох? Неужели он всё почувствовал? Неужели я выгляжу настолько жалкой?

– Переедешь? – уточняю. – Чтобы не делать мне больно?

– Чтобы никого не убить. Потому если бы в вашем номере зажигали сегодня ночью, то утром ты бы уже стала вдовой.

Надеюсь на моём затылке не написано, как мне чертовски приятно это слышать.

– Я ещё не замужем, – говорю, зажимая улыбку.

– И уже не замужем, к сожалению.

– К счастью.

Антон натягивает на себя лямки купальника, припечатывая меня к своей груди, и прикусывает мочку уха. Приятная боль острым уколом пронизывает тело.