Переглянулись между собой два проходимца очень многозначительно. Вполне может быть, конечно, что в нем говорила неприязнь, но Генрик был готов побиться об заклад, что они затевали нечто предосудительное и, уж во всяком случае, планами его темной светлости не предусмотренное. Да и поспешность, с которой Графенбергер выделил Лису-Изегриму флаттер – личный! – наводила на размышления. Нет-нет, дело было нечисто, хорошо хоть, что впрямую его, Генрика, это не касалось.

День оказался совершенно сумасшедшим. Безумным оказался день, даже если рассматривать его на фоне… ай, да если честно, то возникает все тот же один-единственный вопрос – стоило ли выдираться из кожи вон, стоило ли карабкаться наверх, чтобы заполучить такую жизнь? По трупам карабкаться, буквально по трупам… а что?.. разве не на нем труп конкурента-аналитика и два потенциальных трупа силовиков?

Генрик поймал себя на этой мысли и чуть не расхохотался. С чего бы это он вдруг стал корить себя именно за этого жмурика, будто бы не было на его совести других? Впрочем, понятно было, в общем-то, почему. Всех других он убивал собственноручно. Пусть даже и не всегда в честном поединке палаш против палаша, пусть и по найму, пусть и из-за угла, но – сам! Не прибегал он раньше к презренному интриганству.

Меняются обстоятельства, заставляя нас менять методы, – думал он. – Мы меняем методы, методы меняют нас. Чем выше он поднимался по служебной лестнице, чем масштабнее становились решаемые задачи, тем меньше у него оставалось времени на собственно творческую работу, и тем больше становилась его зависимость от сотрудников, на которых невольно приходилось ее перекладывать. Талантливых, энергичных и инициативных сотрудников… А они тоже очень хотели залезть наверх, вот в чем фишка-то, уважаемые сэры. При том методе смены руководящих кадров, который повсеместно практиковался в Империи – так называемой "ротации" – расслабляться, пускать дело на самотек, было чревато. Так и судьбу Грота запросто можно было повторить.

Между тем, работа со второй моделью снабдила его опытом, всю ценность которого переоценить, а, тем более, наплевать на который и забыть, было просто невозможно. Наоборот, этот опыт следовало всесторонне обдумать, обобщить и распространить на все сферы лабораторной жизни и – прежде всего! – на управление.

Ведущие сотрудники лаборатории должны находиться под его неусыпным вниманием и контролем, и если для этого понадобится собственная сеть сексотов – он ее создаст, черт побери. Потенциальных конкурентов и соперников он обязан выявлять на самой ранней стадии, задолго до того, как им самим мысль о соперничестве впервые придет в голову. К этому моменту они должны стать полностью от него зависимыми, находиться в его руках до такой степени, чтобы их можно было сокрушить одним движением мизинца левой ноги. Он должен стать для них старшим другом, отцом, покровителем и конфидентом большим, чем родимая старая добрая бабушка. Первый кандидат в такие "друзья" у него уже имеется, это как раз Карл, на которого уже изволил обратить благосклонное внимание сам его темная светлость.

Вообще-то, Генрик не случайно применил именно метод "игры на доверие" к Ане-Сурие. Он интуитивно всегда понимал ценность такого рода отношений с ключевыми игроками в покере жизни. Карл тоже не исключение, он уже и сейчас смотрит Генрику в рот. Что очень хорошо на перспективу. Впрочем, по отношению к Ане-Сурие этот метод нельзя было считать вполне удачно сработавшим. Заигрался он, Генрик, с нею так, что теперь уже и не поймешь, чьи интересы в том, что он делал, в конечном счете, превалировали, его или, все-таки, ее. Подспудно она воспринималась им как человек, как личность. Да она и была, строго говоря, очень яркой и сильной личностью, пусть и в отложенном фантоме.