– ААААА!! – завопила, склонная драматизировать, толстожопая истеричка.

Кожа на её лице принялась расползаться от верхушки лба и до самой верхней шубы.

Ну, возможно, я был слишком скор на выводы – признаю. Я не про склонность жирухи к драматизму, а про свои обвинения в том, что баба-червяк не уважает роскошных, бородатых мужиков с идеальным мускулистым азиатским телом и готова принять утешение только от другой бабы. Не такие уж эти чудовища и гендерные фашисты, получается, только вот…

Только вот чудовищ нихуя не существует.

Эта мысль полоснула моё сознание не хуже лезвия языкоголового младенца.

Всё происходящее не может быть правдой…

В глазах замортачило, изображение стало искажаться, пульсировать, изменяться, словно одно видео пыталось выместись другое: вот я вижу тварь, полосующую лицо жирухи, а вот я вижу жируху, полосующую себя ножом по лицу; вот тварь начинает рвать плоть жирухи десятками своих рук, а вот жируха рвёт на себе плоть сама, помогая себе ножом. Наконец реальность полностью вымещает глюки: остаётся одна лишь толстожопая Александра, истязающая себя сталью: она режет плоть; разрубает кости пальцев положив ладонь на машину и используя нож как топорик; она бьёт себя ножом сначала в один глаз, затем во второй. Всё это время она вопит, она продолжает вопить и когда отрезает себе язык, и когда с безумным остервенением пытается вырвать челюсть.

Всё это время я стою в ахуе. Иногда бывают такие моменты, когда лучшее, что ты можешь сделать: просто стоять охуевая. Именно так, наверное, поступает среднестатистическая мамуля, придя домой раньше времени и застав любимого сыночка, ебущим её любимого кота на её же с папкой кровати.

Пока я представлял себе студента-спермотоксикозника, ебущего кота, – надеюсь, в этом нет ничего гейского, хотя я уже ни в чём не уверен в этом, вконец ебанувшемся мире, – Александра мешком повалилась на землю, потеряв сознание то ли от потери крови, то ли от болевого шока, то ли, что скорее всего, у неё всё-таки упал сахар, – говорил же я, сожри ёбаную шоколадку…

Двери "Козлячей церкви" распахнулись, наружу вывалилась толпа вооруженной ружьями деревенщины во главе с дедулей.

– Господи ты боже! Сестра Александра! Стреляйте! Стреляйте! Отгоните от неё это чудовище!

Деревенщину уговаривать пострелять не надо: в загородной жизни не так много развлечений, и хаотичная стрельба хуй пойми куда – не худшее из них. Короче, селяне принялись хуячить куда-то вверх, что внушало робкую надежду на то, что мне удастся-таки выжить.

– Спасайте Александру! Спасайте Александру! Тащите её в дом истинных Богов!

Ну да, пошёл я нахуй. Даже обидно как-то: сначала чудовище меня проигнорировало, теперь старикан радеет за жируху, а на меня ему похуй. Хотя, пора бы привыкнуть к тому, что деревня городских не любит. Я их понимаю: я красивый, раскаченный, воспитанный, образованный, слова знаю всякие научные типа "взапиздь", "чертоги" – как не завидовать чёрной завистью такому? Зря я старику про "чертоги" эти ебучие рассказал: видимо, тогда он на меня зуб и заимел: решил, что издеваюсь над ним, образованием выёбываюсь, унижаю его перед паствой…

– Смотрите!!! Ещё твари!!! – закричал кто-то. – Идут с дороги!

И действительно, из леса с той стороны дороги валили ёбаные чудища. Хотел бы я сказать, что все они выглядели так же, как и первая хуёвина, чтобы не тратить время на описание, но нет: они были совсем другие.

Впереди всех бежала человекообразная многоножка, хотя скорее я бы назвал её многоручкой, потому что бежала она на восьми тощих руках, а ног у неё не было вовсе. Длинное человеческое тело с выпирающим позвоночником и ребрами при беге прижималось низко к земле и извивалось словно змеиное, в то время как локти рук торчали вверх наподобие паучьих лап. Головы у хуёвины не было, а из шеи выглядывал огромный, размером с небольшую дыню, глаз. Перейдя дорогу, ебанина встала на дыбы, показав своё брюхо, покрытое открытыми ртами с пухлыми губами, из которых по́шло вытягивались языки.