Он всегда очень обстоятелен в дневниках: 3 сентября. Люба уезжает: 11.37 вечера с товарной станции Варшавского вокзала. – Поехала моя милая. 4 сентября <…> ночью – пьянство. <…> 5 сентября <…> Целый день брожу с похмелья. <…> Цветы принесла дама. 6 сентября. Дама принесла мне обручальное кольцо от дамы, умершей у нее на руках в курорте у Копенгагена (Зинаиды Александровны Левицкой). Я его пожертвую на войну. Приписка: Решил 14 октября – оно долго лежало под зеркалом у милой. Подарил ее, уехавшей на войну, зеркалу. <…> 8 сентября <…> опять цветы прислала дама. <…> 10 сентября. Опять цветы. – Пишу милой.
Ну и как было Ахматовой устоять? (Дневники. Стр. 236, 238, 239)
Мы с Любой нашли молодой месяц справа. За год до смерти, с Любой прожита вся жизнь. Ахматова раздражена тем, что дневники Блока слишком обстоятельны, положение Блока Любиным мужем она объявляет унизительным для звания поэта.
На похоронах Блока: Кто-то еще – злоязычно – судил: «Ахматова держалась <…> вдовой». (О. Гильдебрандт-Арбенина. Девочка, катящая серсо… Стр. 151).
Из Испании пишут
Жизненный, вернее творчески-фантазийный, но столь мощно захвативший, что повлиял на все ее жизненное поведение, сюжет с Берлиным – просто комичен. Так что можно подобрать и пару: два события повлияли на Анну Ахматову последних десятилетий ее жизни и произвели какой-то щелчок у нее в голове. Это встреча с Исайей Берлиным – он считал, что был первым иностранцем, которого она видела с 1916 года – на самом деле был еще Чапский в тыловом Ташкенте, сведший ее с ума в ту ночь, и московский международный молодежный фестиваль, когда уже и не таким провидицам, как она, окончательно стало ясно, что без заграницы никакой успех здесь ничего не стоит.
А был он мировою славой / И грозным вызовом Судьбе. Исайя Берлин возвестил ей, что она действительно совершенно необыкновенна, что ожидаемые самопророчества о мировой славе сбываются, сужая вокруг нее круги мировых знаменитостей.
Сын алкоголика и внук сифилитика, самозабвенно пьющий джентльмен по фамилии – ну как иначе – Черчилль орет под окном Анны Ахматовой, вызывая переводчика, чиновника британского посольства Исайю Берлина, – для пристройства в холодильник контрабандной икры. Нищий мальчишка Моди прославливается на весь мир, не побеждая в войнах. Вошедшая в половозрелый возраст дочь участника Ялтинской конференции Иосифа Сталина читает стихи Ахматовой про хлыстик и перчатки. Здесь есть от чего закружиться голове.
Она считала, что мы (проф. Берлин и г-жа Ахматова) начали холодную войну.
И. Берлин в интервью с Дианой Абаевой-Майерс. Стр. 90
Мир олицетворялся иностранцами.
Балетный режиссер Мэтью Боурн впервые побывал в Советском Союзе в 1981 году. Мы приезжали с делегацией английских туристов-балетоманов в Петербург, тогда еще Ленинград. А нас принимали как каких-нибудь звезд балета. Водили в классы Вагановского училища, сажали в правительственную ложу, познакомили со знаменитой парой – Константином Сергеевым и Натальей Дудинской. Я чувствовал себя жалким самозванцем, когда они попросили меня передать привет нашей великой балерине Марго Фонтейн, с которой, как выяснилось, они были знакомы. Мне было неловко признаться, что я видел ее только однажды у служебного входа Ковент-Гардена, когда брал у нее автограф. (С. Николаевич. Мадам Фигаро. Madame Figaro. Апрель, 2007 год).
Вот иностранцы!
Редакторша. Приехала я к ней. На столе стоял кофе, чай и красное вино. Она говорит: – Ну, давайте, поскольку это первая публикация и для меня она очень важна, – давайте выпьем по рюмочке. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 625)