Итак, я, блестяще, в свои вундеркиндные 16 лет, и играючи, как Остап Бендер, поступила на ГГФ, чем навсегда завоевала себе право на третий по счету снобизм в жизни, теперь уже в отношении двоюродной сестры. Это преимущество оставило за мной пожизненное превосходство в этом вопросе, и никто никогда не сможет этого изменить, в отличие от моего более зыбкого преимущества, при игре в настольный теннис перед родным братом, который однажды имел неосторожность проиграть мне три партии подряд со счетом 3–0. С тех пор я с ним не играю, боясь проиграть, хотя он, поднаторевши, уже не раз подначивал меня на партийку. Я ни за что не соглашусь, рискуя потерять это важное превосходство. Если больше не соглашаться играть на счет, то я могу остаться победителем навсегда. Вот так авторитет зарабатывается буквально по крохам.

Потом, как оказалось, у геолого-геофизического факультета есть еще один важный плюс. Это процентное соотношение юношей к девушкам. И хотя я в ту пору могла бы подвергнуться жесткой критике со стороны современной молодежи за девственность, все равно с удовольствием принимала знаки внимания со стороны такой кучи потенциальных поклонников.

Казалось бы, куда дальше можно спрятаться от шоу-бизнеса, как не на геохимическое отделение университета. Так нет же, он меня все равно настиг. В один из прекрасных дней, когда я рассекала на высоченных каблучищах и на большой скорости по коридорам универа, за что даже заполучила кличку «торпеда», меня успел схватить за руку режиссер видеомонтажной группы университета. Оттащив меня в сторону с проезжей, тьфу ты, прохожей, но очень быстро прохожей стремительным студенческим потоком части, он предложил мне сняться в главной роли рекламного ролика немецкого медицинского оборудования, только что поступившего в научных целях в университет. С тех пор шоу-бизнес, захватив меня в свои зыбкие болотистые воды, уже не отпускал. Университетский период отметился даже участием в гастролях КВНа, которым ознаменовался мой первый сценический опыт. Но о сцене чуть позже…

О том, где можно встретить красивого вундеркинда, о борьбе кристаллографии с блондинками и о том, может ли мачо забеременеть

Говорят, что девчонки от 7 до 77 завистливы. Стоит вам купить розовую кофточку, тут же такая же срочно понадобится вашей лучшей подруге, и она даже не озаботится тем, идет ли ей эта кофточка или нет.

Поэтому, в лучших традициях «подай мне то же, что есть у нее», сначала я заметила Ее. Она была очень хороша – красавица блондинка с пухлыми губами. Она наверняка была манекенщицей у «Элит», и ее, скорее всего, уволили оттуда, потому что все ее коллеги значительно ей уступали. Но рядом у нее на руке висел (о, чудо!) великолепный блондин. Высокий, стройный, с яркими голубыми глазами, даже умными, как потом оказалось, он был студентом физфака и бывшим учеником физматшколы при университете, в которую собирали сверходаренных детей – победителей Всесоюзных Олимпиад со всего Советского союза. Казалось, в нем было прекрасно все – и низкий бархатный баритон, и красивые руки с длинными пальцами, чем не часто Бог одаривает мужчин, и мощный торс, и, как апофеоз несправедливости под названием «одним все, другим очень мало», благородное лицо с безупречными чертами греческого бога. Залюбовавшись на его роскошные губы, стоя с подносом в очереди в университетской столовке, я уронила себе на ногу вареник со сметаной. Но даже это не позволило ему заметить мое существование.

Остаток учебной недели почему-то не ознаменовался сосредоточенностью ни на кристаллографии, ни на истории КПСС. Хотя в моем отношении к кристаллографии и особенно к ее женоненавистному преподавателю не было почти ничего личного. Но если бы мы с ним оказались в группе людей на необитаемом острове и нужно было бы выбирать, кого съесть на обед, чтобы не умереть с голоду, то я бы не проголосовала за него, так как из неприязни к нему я не смогла бы прожевать ни кусочка. Мне, да и всем другим симпатичным блондинкам, он отвечал взаимностью. Но, не привыкшая еще к формуле: «В шоу-бизнесе женщин любят только лохи», я не знала о существовании разницы между мужчинами.