Почему дворцы и города детей ценятся меньше, чем хибары родителей? Потому что в хибары можно спрятать тела? А без них тела не выживут?

Иными словами, наши слезы определяются выживанием? А детские?

Дети отличаются от нас тем, что до какого-то возраста мы берем на себя заботу о выживании их тел. И это дает им возможность готовиться к собственной жизни. И они честно это делают, они играют в то, как будут вести эту битву сами. Но пока они выживают как души.

И именно поэтому, растоптав их песочный дворец, мы вызываем рыдания – у нас погибла хибара для тела, у него – дом для души. Мы не черствей. Мы просто другие существа. Мы – другой вид по сравнению с собственными детьми. Они – души, воплотившиеся в тела, мы – тела, имеющие души…

Мы не рождаемся сразу, мы рождаемся недоношенными. Телесно мы рождаемся к году, когда обретаем способность ходить и говорить, полностью – когда обретаем заботу, как способность жить только телом.

Мы приходим, чтобы стать людьми. Но это получается не сразу. Мы очень стараемся, мы делаем усилие, но суть его – убить душу, убрать ее, чтобы стать телом. Душа сопротивляется, хотя и обречена, поскольку сама избрала это испытание. И все же: детство – это битва за выживание души, и мы ее проигрываем, отчего и плачем так горько…

А затем приходит миг, когда вдруг человеческая сущность вытесняет душевную, и наши глаза вдруг распахиваются, как будто мы только что проснулись. Но в них горит уже совсем иной свет. Подмена произошла. С этого мгновения детство будет только вспоминаться. А то, что оно было битвой за выживание, будет утрачено и забыто…

Потерпев поражение в битве в выживании воплотившейся душой, маленький человечек заменяет душу на личность. Это вполне возможная замена, поскольку личность, как и душа, есть своеобразное тело для выживания в определенных мирах, и к тому же она, совсем как душа, невидима и неосязаема.

Но она есть, и очень болеет, когда проигрывает. А проигрывает она часто, потому что ребенок хочет, чтобы мир принял его таким, каков он есть. А мир позволяет выжить лишь тем, кто соответствует его законам. Поэтому мир наказывает за несоответствие. Причем, любой мир.

Теплолюбивые растения не выживают на холоде, как ни стараются садоводы, а северные ели умирают в южном климате. Так же гибнут в непривычных условиях животные. Вот и человек, обретя разумность, вынужден приспосабливаться ко всем мирам-сообществам, в которых оказывается, начиная с семьи. Это всегда какая-то ломка, и далеко не всегда выживание успешно. Случается, что дети вынуждены бежать из своих семей. Иногда они предпочитают заболеть и умереть. И всегда они плачут из-за того, что их не принимают такими, как им удобно и хочется.

Как и жизнь ребенка, жизнь подростка – это тяжелая битва за выживание. Причем, настолько тяжелая, что мы далеко не всегда считаем этот возраст счастливым. Выбор уже совершен, личность никуда не уйдет и будет лишь усиливаться, и поэтому память о тяжести и тоске подростковой жизни сохраняется.

Однако подросток еще тоже живет за счет родителей, и забота еще не легла на его плечи. Почему же тогда детство счастливое, а вот жизнь подростка тосклива? Привычка считать детство счастливым – лишь миф, вызванный стиранием памяти из-за ухода души. Не более…

Сначала мир ломает нас, то есть воплотившиеся души, чтобы мы осознали и приняли, что в этом мире мы уже не души, а тела. И научились жить как тела. Это не жестокость, это необходимость, к тому же вызванная нашим собственным решением воплощаться. В сущности, мир лишь требует от нас быть последовательными и делает это вполне бережно. Ведь сначала все эти требования мира объясняют нам наши любящие родители. И стараются сделать это как можно мягче.