Живой голос паровоза растекался по лесам и полям, отражаясь от мрачных сине-зеленых стен лесных чащ. Спустя четверть часа издалека стало доноситься его ритмичное дыхание. Дышал паровоз не часто – большой скорости на этом перегоне не допускалось, колеса вращались неспешно, пар подавался в цилиндры лишь для поддержания такой скорости. Локомотив тянул два стареньких зеленых вагончика. Оглушительно загудел перед входным семафором, который тотчас перекинулся на запрещающий сигнал, и втянулся на станцию, замерев на первом пути.

– Сейчас обгоняться будет! – авторитетно заявил Сашка, более других болеющий железной дорогой и разбирающийся во всех премудростях и терминах.

– Без тебя понятно. – пробормотал Коля. Нет, ну в самом деле, чего он зазнается? Столько раз уже видели, наизусть заучили, и все равно каждый раз Сашка демонстрирует свое знание вопроса.

Из вагонов начали выходить люди, помощник машиниста полез под колесо первого вагона с двумя красными железнодорожными «башмаками», которые он подложил с двух сторон под колесо, обеспечив его неподвижность. Потом открутил сцепку, соединявшую вагоны с локомотивом, и махнул машинисту. Паровоз коротко свистнул, выбросил два паровых уса в стороны и тронулся вперед. Доехав до стрелки, машинист дождался ее перевода на боковой путь, посигналил двумя короткими свистками и поехал мимо вагонов. После чего уже по другой стрелке вернулся к вагонам, но с другой стороны.

– Интересно, он осаживаться и сцепляться сейчас будет или утром уже? – тут уже Коля постарался проявить осведомленность и показать Сашке, что нечего ему строить из себя ходячую энциклопедию.

А тот и ухом не повел.

– Утром, само собой. Ему еще водой заправляться, зольник и колосники чистить.

Коротко свистнув три раза, паровоз замер у входной стрелки. Спустя полминуты во внутренностях железного дракона что-то несколько раз щелкнуло, и в сторону рванулся большой столб пара с резким шипением. Пригибалась трава, закладывало уши. Стихло все также резко. Машинист просигналил два раза и медленно двинулся в сторону стоящих вагонов, остановившись метров за пять, рядом с гидроколонкой, выдав три коротких свистка. После чего спустился с правой стороны и вдвоем с помощником они пошли в сторону здания, рядом с которым стояла водонапорная башня. Хлопнула входная дверь, обозначив, что локомотивная бригада зашла в дом.

– Давай слезать, что ли? – шепнул Коля.

– Да, давай.

Сидеть больше было нечего, скоро начнет темнеть, а смотреть больше было не на что. Да и собирались они идти помогать пасти коней в ночное.

Шаньшеровские пастухи пользовались большим спросом. Могли пасти большие стада, смешанные (коров с овцами). Доверяли им и поселковый табун.

Свою скотину в Шаньшерово пасли по старинке, в лесу. Когда любопытный Николай спросил у деда Афанасия, почему так было заведено, тот, ухмыляясь, ответил:

– Дык, а как иначе-то? Енто щас всякие там тракторы есть, а раньше шо от дярявьяв и кустов вычистил – то и поле, туда и сади. А большие пни-то как ворочать буш? Коняку запряжешь, ну вторую, дак, а он и все равно сидит, окаянный! Вот шоб зубы мои так сидели, як те пни. Поэтому любые поля под хлеб отдавали, никаво не пасли на их. В лясу пасли.

Пасли по очереди. Выборной должности пастуха не было. Сегодня ты пасешь, завтра – сосед. Послезавтра – его сосед, и так далее по кругу. Тот, чья очередь наступала, выходил на главную (и единственную) деревенскую улицу, снимал висячую на заборе доску, вешал себе ее на шею на уровне груди и колотил в нее двумя массивными палками-колотушками, сообщая хозяйкам, что время выгонять скотину. Возвращаясь вечером, когда каждая корова сама знала, к каким воротам ей идти, пастух вешал импровизированный барабан на забор.