Город молчал. Гасли и сливались с темнотой окна домов. Осенняя ночь коротка для уставших. Несколько часов тишины, долгий вздох – и вот уже двинулось колесо нового дня. Бесценный дар – эти часы, короткое время, когда не ощущаешь ничего.

Странная иллюзия… Кажется, что мысли, приходящие в тишине, имеют какое-то значение для других. Как будто кто-то не спит, а прислушивается. Словно кому-то не всё равно.

Внезапный порыв ветра, холодного, как с вершины ледника, распахнул полы чёрного пальто и пробил человека насквозь, но он не заметил, будто был бесплотным и ветер пронёсся сквозь него. Что-то зловещее было в этом ветре, как будто вся тоска и безысходность летели вместе с ним.

А что, если истинные мысли каждого читались бы другими? Независимо от воли – если бы их нельзя было скрыть? Тогда… Началась бы война всех против всех, потому что человек слишком часто плохо думает о других. Спонтанно, автоматически, всегда. Ведь если отбросить все маски, которые мы надеваем, все верёвки социальной лестницы, по которой мы карабкаемся, все родственные привязанности, приличия, традиции, иерархию, навязанных кумиров – чем для каждого станут другие люди? Вот по-настоящему – кем? Другие – это презираемая серость и недостойная презрения чернь, удачливые ублюдки, враги и конкуренты, вся эта шваль, разноцветная, но сливающаяся в одну массу. Они окружают, но лиц не разглядеть. Клейма негде поставить ни на ком. Биомасса, лезущая в глаза и уши. Нет для человека другого человека, равного ему. И близкого. Другие – это чужие. Человек равен только себе.

Ветер вернулся и загудел в больших трубах, сваленных на земле, взвыл железным голосом и снова исчез.

А если наоборот – не война, а мир? Не грязь, а чистота и вдохновение? От зверя – к человеку? Увидев мысли других, люди бы поняли, как все мы похожи. Нам нужно одно и то же, каждый рождён для мира и любви. И, наверное, каждая злая мысль сразу бы наталкивалась на бурю осуждающих мыслей со всех сторон и, быть может, от этого исчезала. А у новых поколений – не появлялась бы совсем. Мысли не спрятать, а человек – существо социальное и самолюбивое при этом. Никто ведь не хочет выглядеть скотиной в глазах всех вокруг. Чистота мыслей, чего не было никогда в истории. А без грязных мыслей нет и злых поступков. Рай на земле…

И ещё люди поняли бы, что есть вопросы, общие и мучительные для всех. Вот вопрос для каждого – что останется после меня? Он ведь порождён не страхом смерти, не инстинктивным стремлением раствориться среди живых, оставить им какой-то отпечаток своей руки и мысли, оставить что-то, сохраняющее труд, тепло, дыхание, и хоть так – уцелеть. Страх смерти – это страх перед грозной неизвестностью, в меньшей степени – перед болью и агонией. Но не более того.

Вопрос продиктован другим страхом, явственным для проницательных и непосредственных людей древности, а потом забытым… Это страх потери личности после смерти, забвения своего имени навсегда.

Вот настоящий страх, сравнимый с прижизненным страхом безумия, но протянутым в бесконечность. Душа перейдет в мир теней – но будет уже не моей душой, а просто тенью. Бессмертная крылатая душа уже не будет моей, внутри меня. Она улетит и сольётся с чем-то огромным и непостижимым, станет частью одухотворённой природы. А я, сам я, со своим именем, лицом, судьбой, всеми чувствами, делами и мыслями – останусь в разрушенном теле и буду мёртв навсегда. Мёртв, как песок.

Песок… В каждом заклинании египетской «Книги мёртвых» есть слово «я». Человеку, сохранившему свою личность, предстоит встретиться с жестокими богами. Человек при жизни учит заклинания, чтобы вспомнить их потом. Он верит, что сможет вспомнить, что останется собой. «О, Пылающий, я не крал из храмов! О, Разрушитель, я не преступал закона! О, Ломающий Кости, я не говорил лжи! О, Свирепый Ликом, я не убивал!»