Отношение ребенка к опасности ритуального принесения в жертву отображено с минимумом литературных изысков в древнееврейских историях об Аврааме и Исааке и о дочери Иеффая[34].
Но в других легендах ни мотивы родителя не выглядят столь чистыми, ни реакции ребенка – столь благородными. Тревога, испытываемая исполнителями акта социально одобренного, но биологически почти неприемлемого – которая могла быть вызвана как согласием, так и несогласием с обычаем, – рационализирована[35] в истории Эдипа как угроза, исходящая от младенца, обеспечившая отца и мать мощным этическим оправданием[36]. Но если убитый ребенок был девочкой, у матери не было такого оправдания. Жертвоприношение Ифигении, подобно попытке убийства Эдипа, запустило цепную реакцию греховных совокуплений и кровопролитий.
Испытывали ли дети в этих культурах тревогу? Мы не знаем. Ребенок может верить, что какая-то из ночей таинственно станет для него последней, и не выказывать тревоги:
[ДЗ 4] Френсис (4 г. 11 м.): «Мамочка, цветы умирают, и мы умираем, да?» М.: «Да». Ф.: «Кто ночью убивает нас? Иисус?»
Мама, сделавшая эту запись, добавила: «Идея насчет Иисуса, убивающего нас по ночам, связана, я думаю, с тем, что Френсису недавно читали детский стишок про Матфея, Марка, Луку и Иоанна, в котором есть такие строчки:
Тогда Френсис никак это не прокомментировал».
В другом примере ребенок после разговора о началах ассоциирует смерть человеческих существ с наблюдаемой им смертью растений в саду.
[ДЗ 5] Бен (3 г. 4 м.) в домашнем саду с матерью; после того, как она поздоровалась с проходившей мимо подругой, с которой вместе училась в школе, спросил ее, где был он, когда она училась в школе. М.: «Тебя еще вовсе не было». Б.: «Да, я был внутри тебя». М.: «Нет, не думаю, чтобы ты тогда где-нибудь был». Б.: «Я был под твоими ногами».
Несколько дней спустя Бен спросил, как появляются весной растения из земли после того, как зимой их не было видно; получив ответ, осведомился:
[ДЗ 6] Бен (3 г. 4 м.): «Когда мы все умрем, и нас не будет, а потом вернемся снова?»
Во многих мифологиях жизнь после смерти и подземный мир ассоциированы с циклами жизни растений и с плодородием. Богини плодородия и луны, Иштар (Ашторет, Астарта) и Деметра, скорбят по ушедшим юным, Таммузу и Персефоне, и разыскивают их во тьме подземного мира, из которого те только временно могут вернуться к солнечному свету. Ежегодное обновление жизни зависело от ритуального соединения мужского и женского принципов; в некоторых культах этому ритуалу сопутствовали человеческие жертвоприношения. Пророк Иезекиель, который осуждал своих соотечественников за жертвенные сожжения детей, также среди их нечестивых действий называл обряды, производимые во тьме под землей, в пещерах с нарисованными на стенах животными и на открытом воздухе, где женщины оплакивают Таммуза, глядя на север, где неизменная Полярная звезда символизировала вечную жизнь[37]. Еще одно нечестивое действие осуществляла группа мужчин, которые стояли между притвором и жертвенником, спиной к храму, и поклонялись восходящему на востоке солнцу, мифологическому источнику воскрешения.
Фрэзер проследил взаимосвязи между культом Таммуза и легендами о золотой ветви, которую должен был сорвать Эней, прежде чем совершить путь в подземный мир, чтобы встретиться с покойным отцом