Гостью уложили спать в отдельной комнате, которую украсили букетами спелых колосьев пшеницы. В больших чашах поставили груши и яблоки, рядом с ними – изящные сосуды с хаомой. Ложе устелили самыми мягкими циновками и шерстяными одеялами, сверху покрытыми новыми льняными тканями. Леф приказал слуге охранять госпожу всю ночь. И тот лег у порога, свернувшись калачиком.

Как ни тревожилась Сима, но мягкая постель, мерный стрекот цикад успокоили ее, и сон окутал все мысли тягучим туманом. Но как только первая птаха подала голос, мысли снова заворочались в голове и Сима проснулась. Она лежала, не открывая глаз, и прислушивалась: где-то стукнула дверь, собаки потявкали, машина прошаркала по мостовой, Саша всхрапнул… Саша?..

– Саша! – Сима вскочила на четвереньки и развернула мужа на спину, нависнув над ним, как горгулья.

– Что такое? Что случилось? – Саша хлопал ресницами, усиленно пытаясь преодолеть преграду, разделяющую сон и явь.

– Саша! Саша! – Сима упала ему на грудь и, всхлипывая, зашептала на ухо: – Где я была, Саша, как мне было страшно, я так боялась, что больше никогда не увижу не тебя…

Гостья исчезла так же, как и появилась – тихо и без предупреждения. Леф не удивился. А Шеру побледнела, когда услышала, кому она так неохотно прислуживала.

– Почему ты мне не сказал? – огромные глаза Шеру наполнились слезами, как озера Маргуша в половодье. – Теперь мне не вымолить прощение…

Шеру убежала. Сидя рядом с завалинкой, на которой еще вчера отдыхала богиня, Леф с благоговением рассматривал письмена, оставленные ею. Слуга подал еще сырую табличку. Острой палочкой Леф перенес на нее каждый значок записи и рисунок раскрывшегося тюльпана – одного из символов богини Нисабы13. На другой табличке архитектор начертал план святилища, которое он решил устроить на этом месте.

Конец ознакомительного фрагмента.