Есть жгучие брюнетки, а вот я была жгучей блондинкой. Мои волосы на солнце искрились словно снег, густыми локонами ниспадая с плеч до самой поясницы. Я не любила заплетаться, а в школу не пускали неприбранной, вот и приходилось связывать волосы лентой. Учителям это не нравилось. Они с каким-то упоением отчитывали меня на пионерских собраниях, но со временем угомонились, поняв, что всё это бесполезно. Как ходила с лентой вместо косы, так и буду ходить. С губами мне тоже повезло. Пухлые и розовые. Правда, была у меня тогда вредная привычка. Когда я злилась или нервничала, то кусала губы. От чего они наливались кровью и становились ярко-красным пятном на бледно-мраморном лице. Но, главное моё достоинство это необычного цвета глаза, доставшиеся по наследству от бабушки. Глаза хамелеоны, меняющиеся под настроение или от освещения. Когда я злюсь, они приобретают ярко-зелёный оттенок. В сумерках тёмно-зелёный. Равнодушие или спокойствие окрашивает их в серые тона. Сам узор радужки напоминает чешую змеи. Глаза ведьмы, как говорила баба Тая.

В школе моей страстью стал немецкий язык. Наша учительница Эльза Францевна была немкой и, заметив мою тягу к иностранным языкам, стала заниматься со мной внеурочно. Для большинства детей такие занятия равносильны каторге, но не для меня. Я жила этими часами. Ведь вместе с уроками по немецкому, я с головой погружалась в воспоминания своей учительницы. Она рассказывала мне о мире за гранью Советского союза. Там было всё таким необычным, сказочным, прекрасным и в тоже время чужим.

Как-то Эльза Францевна сказала мне на родном ей языке:

– Ты говоришь, как настоящая немка.

Это была лучшая похвала в моей жизни, а хвалили меня нечасто. И я подумала: «Почему я не её дочь?». В тот момент лучшей матери я бы не желала.

Сколько бы лет ни прошло, я всегда буду помнить голубые глаза моей учительницы. Они просто светились какой-то особенной нерастраченной материнской теплотой. И как много любви было в этом хрупком человечке. Хватило бы, наверное, окутать этой любовью весь земной шар.

Странно, некоторые желания сбываются. Мои сбывались всегда. Поняв это, я стала с опаской желать. Наверно, баба Тая опять оказалась права. Может быть, я ведьма?

Через пять дней после этого урока, мою любимую учительницу увёз чёрный ворон. Для всех Эльза Францевна стала шпионкой, но не для меня.

Началась охота на врагов народа.

Репрессии начались в Беларуси задолго до тридцать седьмого года. После Польско—Советской войны по Рижскому договору нашу страну разделили. Западная часть отошла Польше, а восточная часть РСФСР. Поляки могли потребовать и восточную. Только почему-то мечтатели о возрождении Речи Посполитой не забрали бывшие земли. Даже не знаю, кому больше повезло: жителям западной Беларуси или нам? Хотя, тем тоже было не сладко. Быть под пятой горделивого ляха, то ещё сомнительное удовольствие.

Репрессии и коллективизация вплотную коснулась западных соотечественников только после войны. Мы же ощутили ежовую рукавицу военного коммунизма сполна. Сначала ОГПУ и НКВД гонялись за поляками в их усадьбах. Когда шляхтичей поубавилось, принялись за зажиточных крестьян, дав им обидное прозвище – кулаки. Будто они в своих руках держат весь хлеб и не хотят делиться.

В двадцать восьмом году начался «хлебный кризис». Закупочные цены на зерно искусственно занизили. Выращивая с таким трудом стратегически важный продукт, крестьяне не хотели задёшево его отдавать. Правительство не придумало ничего умнее, как забирать силой зерно. Комиссары вычищали амбары и погреба так, что и мышам не оставалось. Такая политика спровоцировала более пятисот выступлений и это только в моей стране. Несогласных с изъятием хлеба жестоко уничтожали.