С сеновала доносился смех Ани.

Я тихонько её позвала.

– Аня?

Тишина. Потом суета. Сестра вышла укутанная в тулуп Федьки и вся растрёпанная.

– Ты что кричишь?

– Поздно уже. Домой пора. Я замёрзла жутко. Жду, жду, а ты не идёшь.

Анька скривилась и выдохнула. Пар из её рта осел инеем на воротнике тулупа и её ресницах.

– Холодно. Гришка в Витебске останется. Точно на ночь не поедет, – рассудила она.

– С ума сошла? – перебила я сестру. – А если приедет? Тебя не найдёт! К нам прибежит!

Анька сильнее укуталась в тулуп.

– Лиза, надень платок, сходи ко мне. Если Гришка там, за мной прибежишь. Ну, будто я у вас задержалась. Или лучше с тобой заговорилась на улице. А? – уговаривала меня сестра.

– А если со мной пойдёт? – настороженно спросила я.

– А ты в дом не заходи. Свет увидишь – за мной беги. Ясно?

Возразить сестре я не успела. Анька скрылась за дверью. Видно от любви у неё напрочь чувства самосохранения и осторожности отказали. Я огородами вышла на Красную Слободу и повязала сестрин платок. Уши сразу зажгло, ведь по огородам я пробежалась голой головой, неся яркий платок под шубой. Мало ли кто в окно посмотрит? У нас только у Аньки такой приметный головной убор. Не дай бог, потом сплетни пойдут, что мужняя жена по ночам огородами бегает, а не чинно по улице домой идёт. Хотя отчасти они будут правы.

В окнах Коршуновского дома света не было. Только во дворе натоптано, и дверь скрипела от сквозняка. Первое, что пришло в голову: «Забрался кто!». Я отворила дверь и вошла в сени. Дверь на чердак тоже была открыта, поэтому и сквозило. Несмотря на наказ сестры в дом не хоть, я всё-таки вошла. Из любопытства, что ли? Когда я зашла в переднюю комнату, тяжёлая дверь за мной с грохотом закрылась.

– Ну, и где же ты была?

Голос Гришки донёсся с дальнего угла комнаты. Там, где у сестры обеденный круглый стол.

– Я уже подумал, что ты, и вправду, осуществила свою угрозу. Повесилась мне назло! – тишина была недолгой. Звук, похожий на стук стакана о деревянный стол, заставил меня вздрогнуть. – Я даже на чердак слазил, – усмехнулся. – Только там можно верёвку закрепить.

Гришка сидел в потёмках и пил наедине с собой. Запах водки долетал до меня с его словами.

– Ты где была?! – гаркнул он вставая.

Испугавшись, я прижалась к закрытой двери. Платок предательски сполз с головы. В свете луны я смогла разглядеть замешательство, застывшее на его лице. Платок Анькин, но это не Анька. Лизка. В этом удивлённом состоянии он пребывал недолго. Налив ещё водки, Анькин муж выпил. Стакан со стуком опять встал на стол.

– Где Аня? – как-то зло спросил он.

– Дома, – быстро соврала я.

– Её дом теперь здесь! – заревел он и стукнул кулаком по столу.

Пустой стакан подпрыгнул от удара и скатился на пол. Звяк! Стекло разбилось. Бутылка водки не скатилась, но разлилась. Запах спирта заполнил всю комнату.

– Почему на тебе её платок? – в тоне его голоса теперь отчётливо улавливались нотки раздражения.

– Так она мне его подарила, – опять соврала я, на этот раз мой голос дрожал. – Я идти сюда не хотела. Она сказала, что платок мой, если схожу, посмотрю, приехал ли ты. Дома одна боится спать. Вот и ходит к нам.

Как быстро я научилась лгать. Впервые в жизни я на ходу придумывала небылицу и хотела в неё верить. Нет, тогда я верила в неё. Не веря, я не смогла бы так искусно врать. Врать, глядя прямо на него! Не отводя ни на секунду взгляда с его лица. Дорогой мой читатель, оказывается, ложь женщине даётся очень легко, когда она загнана в угол и некуда бежать.

– Подарила, значит, – опять со злобой сказал он.

Гришка в два шага оказался прямо передо мной. Снял с плеча, повисший платок и прижал к своему носу. Жадно вдохнул его запах.