– Хотели пройти под видом вампира в трансильванском костюме? Вы арестованы, месье Труппенс.

– Ви есть отпустить меня! Дас ист возмутительно! Я пруссакский подданный, мой фатерлянд такого не потерпляет. Вы не имейт прав меня арестовывать! – продолжал ломать комедию Труппенс, видимо в панике ничего не соображая.

– Вот клоун! – полудосадливо-полувосхищённо воскликнул Флевретти, надевая на него наручники.

– Я виноват, Блестящая Бляха. Чуть не упустил врага. Кажется, он заметил слежку и переодел…

Оборвав себя на полуслове, индеец вдруг начал принюхиваться, быстро пошёл по перрону в хвост пускающего последние пары поезда, заглянул за угол здания вокзала и вернулся к нам, держа в руках охапку женской одежды.

– Платье этого беременного скво! – С чисто индейским юмором Чмунк хмуро указал на задержанного.

– Как ты его узнал, капрал? – обернулся я к Флевретти.

– Он слишком громко стучал своей палкой и явно изображал слепого. Я бы и внимания не обратил, если б не подумал, что нет ничего подозрительнее, чем слепой вампир в чёрных очках ночью.

– Даже одноногий охотник может иной раз выследить бизона, – попытался съязвить Чунгачмунк, разочарованный, что не он первым заметил преступника, но Флевретти только насмешливо фыркнул.

Милосердие и всепрощение в нашем мире не в почёте, это каждому известно. Пусть победитель торжествует, а побеждённый плачет. Я взял арестованного за другую руку, развернув к выходу, и чуть нос к носу не столкнулся с Эльвирой, держащей в руках телефон.

– Ой, извини. Я тут… э-э… случайно. Но всё видела. Как же вы здорово сработали, мальчики!

Да, это моя девушка, вездесущая журналистка, готовая на всё ради хорошего репортажа. И почему я не удивлён?

– Ну, прости, прости. Но ведь это ты мне всё рассказал, и мне стало интересно. А можно я пройдусь с вами до участка? Понимаю, на допросе мне, конечно, нельзя присутствовать, но хотя бы…

Я остановил её многозначительным взглядом. Она мигом отстала, только крикнула:

– Ладно, завтра поговорим. И я тоже тебя люблю!

Дальнейшие её слова заглушил стук колёс уходящего поезда, уносившего с собой последнюю надежду поникшего преступника.

– Так, значит, ты Эльвире всё про нас рассказываешь? – обрадовался Флевретти. – Она ведёт хронику полицейского отделения Мокрых Псов? И про меня там будет? Если надо, я готов предоставить ей кучу своих фотографий – на службе, в магазине, с пистолетом, с томатным соком, у подъезда, в душе…

– За что я задержан?! – наконец опомнился старший инспектор.

– За то, что обманули комиссара, не прочли сказку на ночь детям, устроили представление с переодеванием, пытались бежать и оказали сопротивление сотруднику полиции, – навскидку перечислил я. – Даже одного этого достаточно, чтобы посадить вас на четыре года. А то и на все шесть, если судья будет женщина, у которой есть дети, любящие послушать сказку на ночь.

Труппенс поджал губы и молчал до самого участка. А я набрал шефа. Он был очень доволен, попросил передать Чмунку и Флевретти устную благодарность и сообщил, что теперь может лечь спать с чистой совестью.

– Вы не приедете?

– А зачем? Пусть помаринуется до утра в камере. Будет сговорчивее.

Я не был в этом уверен, но спорить не стал.

– А остальных когда брать? – Я намеренно говорил громко, надеясь оценить реакцию инспектора.

И не просчитался. Труппенс вздрогнул и сделал каменное лицо.

– Пусть капрал присмотрит за задержанным в участке. Всё-таки инспектор у нас главный подозреваемый. А за кобольдами поезжай с Чмунком.

– Слушаюсь, комиссар! Только позвоните вашему другу из морга. Нам понадобится фургон, на котором они приезжают на вызовы, и двое санитаров для подстраховки.