– Хорошо сказано, – отметил Ирвинг. – Это действительно одна из самых ценных картин в моей коллекции. Твой опыт сделал тебя знатоком изящных искусств. Пойдем, покажу тебе мои собачьи портреты.

Пьеро никогда не упоминал о сестре Элоизе. Он ничего не говорил Ирвингу о том, что только здесь, в доме старика, впервые в жизни ложился спать, чувствуя себя в безопасности. В первые несколько недель ему снилось, что сестра Элоиза занимается с ним своими причудами. Если бы у него при этом не происходило семяизвержение, он бы называл это кошмарами. От стыда, который он после этого испытывал, Пьеро иногда плакал в темноте. Но вскоре он научился спать самым глубоким сном, каким только мог. Он уходил в землю Нод, не просыпая хлебных крошек, чтобы найти обратный путь. Обретенная им свобода была восхитительна, и он был так этому рад, что едва не тронулся умом.

Пьеро ежедневно благодарил Ирвинга за бесценный дар, которым тот его одарил. Все остальные близкие в жизни Ирвинга были настроены против старика. Отчасти это определялось тем, что у него скопилось слишком много денег. А когда у вас так много денег, тогда все ваши родные и близкие полагают, что эти деньги должны принадлежать им. Дети Альберта Ирвинга считали отца скрягой, потому что он не увеличивал их доли в трастовых фондах. Его деньги лишали всех его детей инициативы и делали зависимыми. Лежа в постелях с супругами, они его проклинали. Все супруги его детей страстно его ненавидели. Они были убеждены, что эти деньги должны принадлежать им еще в большей степени, потому что они вступали в брак с его детьми из-за его денег.

Пьеро искренне любил мистера Ирвинга. Но ведь он с такой же искренностью любил почти всех, с кем его сводила жизнь. Когда дети Ирвинга выяснили, какие у старика с Пьеро отношения, они стали ненавидеть его еще больше, потому что он был счастлив. Их самой заветной надеждой было то, что Ирвинг состарится в одиночестве, жалким и проклинающим свою скаредность. Но они часто видели, как Пьеро на роликовых коньках кругами возит Ирвинга по улицам в кресле-коляске.

Доктор пришел проверить состояние Пьеро по наущению снохи Ирвинга. Та заявила, что мальчик совсем спятил и может убить ее свекра во сне, по ошибке приняв мистера Ирвинга за дракона.

Она как-то заглянула навестить старика и увидела сидевшего на крыше Пьеро. Позади него в небе неспешно проплывали серые облака, как версальские аристократы, выстроившиеся в очередь на гильотину. За ухо у него была заткнута большая гардения. Он размахивал зажатой в руке кочергой для камина и кричал:

– Идите сюда, все драконы! Я вас не боюсь! В один прекрасный день я всех вас порешу. Потому что я рыцарь.

Все соседи были вполне согласны с поставленным снохой Ирвинга диагнозом: безумие. Каждое утро Пьеро видели во дворе стоящим на руках. Он ездил по улице на велосипеде в развевающемся на ветру длинном шарфе и всем прохожим говорил: «Добрый день!» Когда Пьеро исполнилось шестнадцать лет, Ирвинг уволил шофера и вручил мальчику ключи от машины. Пьеро водил машину бесшабашно, заезжая на газоны. Вместо того чтобы звонить в дверной звонок, он гудел в автомобильный гудок.

Но Ирвинг не ругал Пьеро за это и не наказывал. Ребенок, по его мнению, был немного тронутым, но эта ненормальность очаровывала. Она составляла признак гениальности. Мальчик явно был со странностями. Он напоминал старику о его собственных выходках в молодости. Будь он существенно моложе, Ирвинг тоже размахивал бы на крыше кочергой, требуя от драконов, чтобы они показали ему свои мерзкие морды.

Но гораздо важнее было то, что Ирвинг обожал игру Пьеро на пианино.