– Присматривайте за ней. Счастливое будущее ей не суждено.

Всем девочкам в приюте давали имя Мария, и ее нарекли этим именем. Но, как было заведено, ей дали и прозвище – Роза. Именно так ее потом всю жизнь все называли. Она получила такое прозвище из-за двух ярких пятнышек на щечках, которые из голубых стали красноватыми, а потом – спустя две с небольшим недели – совсем пропали.

Детский приют находился за северной границей города. Чтобы дойти до него от того места, где город кончался, понадобилось бы пройти еще около двух тысяч шагов. Теперь приюта там нет, а тогда он занимал обширное пространство. Вряд ли у вас возникло бы желание сделать эскиз этого здания пером и тушью, потому что рисовать многочисленные одинаковые квадратные окна невыразимо скучно. Да и мастерства особого это не потребовало бы, и потому, вероятно, вам бы захотелось потратить время более творчески, рисуя скачущего коня.

До того как приют построили, сирот принимал находившийся в центре города монастырь, служивший резиденцией конгрегации милосердных сестер. Такое расположение обители представляло собой изрядное искушение для сирот. Они не вполне осознавали, что были не такими, как другие. Им казалось, они тоже составляют часть городской жизни. А на деле им полагалось знать свое холопское место. Поэтому им лучше было бы не высовываться.

Здание кишело брошенными и осиротевшими детьми. Хоть на самом деле у многих родители здравствовали, таких питомцев приучали к мысли, что в их интересах и ради достижения их целей им тоже лучше считать себя сиротами. В противоположных концах здания располагались две раздельные спальни – одна для мальчиков, другая для девочек. Все кровати там были одинаковыми. Дети лежали в них, укрывшись одеялами, – как ряды пельменей на подносе. В ногах каждой кровати стоял деревянный сундучок, где ребенок хранил свои немудреные личные пожитки. Обычно туда складывали ночные рубашки или пижамы, зубные щетки и расчески. Иногда там прятали какой-нибудь особенный камушек. А в одном сундучке в коробочке из-под таблеток лежала бабочка со сломанным крылом.

За детским приютом раскинулся большой сад, за которым ухаживали дети. Там же находился курятник, где каждое утро, как по волшебству, появлялись небольшие округлые яички. Эти маленькие хрупкие подобия луны были необходимы для выживания обитателей приюта. Дети осторожно подходили к гнездам несушек, чтобы аккуратно забрать яйца, ни в коем случае не повредив скорлупы. Рукава свитеров были закатаны у них выше локтя, и детские ручонки казались хоботами слонов, лакомившихся земляными орехами.

Еще приют содержал двух коров, которых требовалось каждое утро доить. С этой задачей могли справиться только двое сирот вместе. Один нашептывал корове на ухо ласковые слова, чтобы та вела себя спокойно, а второй в это время ее доил.

Все дети были бледненькие. Они никогда не наедались досыта. Иногда они ловили себя на том, что не могут думать ни о чем, кроме еды. Когда все находились в классах, время от времени кто-нибудь бросал взгляд вниз и приказывал своему животу заткнуться – как будто под партой сидела собака и ждала, когда ей бросят объедки.

Зимой им всегда не хватало теплой одежды, сиротам было холодно месяцы напролет. Когда они расчищали от снега дорожку к курятнику, кончики пальцев у них немели. Они подносили руки к лицу и дышали на них, чтобы получилась хоть пригоршня тепла. А чтобы отогреть озябшие пальцы ног, они отбивали чечетку. По ночам под их тонкими одеялами им тоже никогда не удавалось согреться. Они натягивали одеяльца на голову, руками старались согреть ноги, пытались себя обнять, свернуться калачиком, силясь превратиться в маленькие теплые сплетения плоти.