Неожиданный удар по столу прервал короткую беседу. Звон посуды противным позвякиванием отстрелился в ушах, закрадываясь в безмолвное спокойствие души. Николай Алексеевич, недовольно зачитывавший последние сводки, отбросил, наконец, информационную солянку современного человечества в сторону, вмешавшись в разговор матери и сына:

– Прекрати, жена! – голос его был твёрд и настойчив, а минутный выброс энергии тут же стал затихать, и вот уже острые черты лица его с седыми бакенбардами, точно пиками, распростёртыми в разные стороны, приобретали уже тот свойский округлый вид, к которому так привыкли жители поместья, обратив только что озлобленного старика в плюшевого дедушку – Пусть сам решает чего ему надобно, а чего нет – голос стал тихим и сдержанным – Не малый ведь, и дело доброе! Себя вспомни, как мчали сломя голову наперёд.

– За себя говори, – ответила, сдержанно и отстраняясь, Мария Константиновна – Жизнь не для беготни задумана. А решает пусть сам, я не собиралась перечить. Сыну слово нельзя сказать, – матушка не была огорчена, голубые её глаза, глубоко посаженные, по-прежнему сияли тем же первородным светом доброты, на старческой морщинистой коже её круглого личика, но тон её всё же сменился и стал похож на то, будто и говорит она вовсе сама с собой – Всё твои газеты, начитаешься всякую чушь, да бредни, которые голову морочат, и злишься потом…

– Матушка, не ссорьтесь, – улыбнулся Ладимир, зная, что отец не со зла повёл себя бестактно, а по случаю своего дурного характера, за который он всегда сам же себя корил – Полно уже, день какой чудесный! Да и мне собираться уже пора, на дорогу не будем браниться. А время действительно нужно поберечь, но и ждать нельзя – добавил Ладимир собственное умозаключение, в истине которого не могли усомниться родители, и не успел юный ум выскочить из-за стола, как воздушным проявлением, Георгий подал ему на стол утреннее письмо, отчего спешка молодого и горячего всё же слегка пресеклась.

Ладимир прекрасно знал от кого оно, и весь в предвкушении распечатывал шершавый конверт, закреплённый восковой печаткой с изображением трёх полумесяцев. Ведя вот уже на протяжении нескольких лет дружескую переписку с одним турецким мыслителем, Ладимир каждый месяц ожидал новую посылку, чтобы затем, зачитав очередное сообщение, приготовить пламенный конспект с любовью из российской глубинки. Знакомство это произошло так внезапно, и даже несколько таинственно.

Проходя тогда обучение в одном из лицеев, почитая отцовские наставления, насчёт будущей службы, Ладимир, безусый тогда мальчишка, очень часто посещал коллежские собрания будущих молодых чиновников, где проводились встречи с деятелями наук, отраслей и политики. На одной из таких официальных встреч как-то присутствовала иностранная делегация во главе с немецкими корреспондентами. Среди них находился и молодой стажёр, который оказался довольно сведущ в делах российских и достаточно прекрасно изъяснялся на великом и могучем. Собственно стажёр этот был вовсе не простым молодым человеком, являвшимся, как впоследствии оказалось, прирождённым валахом одного из Дунайских княжеств, получивший прекрасное образование в Австрийской Империи. Затем он переехал в Берлин, для прохождения дополнительного обучения, где связал свою жизнь с местными энтузиастами германского и турецкого происхождения, которые день и ночь занимались исследованиями в области точных наук. С ними же он и отправился впоследствии в Османскую Империю, где и поныне проживает, путешествуя по городам и продолжая дело своих мудрых наставников, выискивая всё новые и новые научные открытия.