– Да! – почти хором ответили ребятишки.

– Вот и слава Богу. Утром проснетесь, умоетесь, молитву прочитаете и ко мне за благословением. Кому собирать, а кому и попоститься – тем, кто с вечера бабушку не слушал или друг на друга сердился. Тоже понятно?

Головки согласно закивали, а старушки…

Старушки улыбаться начали и на праздник Вознесения уже вместе у Серафима преподобного стояли, как испокон веку повелось.

Отец Стефан прекрасно знал, что такое ладан. Более того, он даже помнил, как древние святые отцы каждение определяли: огонь кадильных углей знаменует Божественную природу Христа, сам же уголь – Его человеческую природу, а ладан – молитвы людей, приносимые Богу. Знать-то знал, да что толку, если ладана как такового в те годы начального его священства хоть с огнем, хоть без огня найти было невозможно?

Те же серо-белые гранулы, которые на епархиальном складе для приходов продавали да раздавали, дымили не положенным фимиамом, а чем-то средним между запахом железнодорожных шпал и прогорклым подсолнечным маслом доперестроечного урожая. Данному ладану священники даже два наименования определили: СС‐1, то бишь «смерть старушкам», и СС‐2 – «смерть священникам». Умельцы, конечно, находились, пытались самостоятельно сделать гранулы, приятный запах издающие, но толку было мало. Кадишь храм, а прихожане шепчутся, что сегодня «фимиам» ну точно как одеколон «Шипр» пахнет или лосьоном «Ландыш» отдает. Какое уж тут «благоухание духовное»?

Как-то привезли нашему настоятелю коробочку достойного, молитвой пахнущего ладана афонского, так отец Стефан им только по праздникам большим пользовался, да и то по грануле одной за всю службу на уголь кадильный клал.

Уголь, правда, тоже самодельный был. Осенью староста приходской пару мешков кочерыжек кукурузных в котельную принесет, в печи их обожжет, вот тебе и кадильное топливо. Но уголь не ладан, проблемы не решает. А кадить-то чем-то надо. Да и троицкие праздники приближались.

Решил настоятель разобраться, откуда этот ладан берется, где производится. Не может же быть такого, чтобы на родных просторах, где для всех и вся заменители находятся, не было бы чего-то подобного. У нас, конечно, не Аравия и Восточная Африка, где данный продукт произрастает, но если земля наша даже «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов» рождать умудряется, то что-то подобное ладанному дереву обязательно должно быть.

Первое, что на ум пришло, – вишня. Вспомнил отец Стефан, как в детстве они с вишен смолу отколупывали и благополучно ее ели. Вишни прямо в приходском дворе были, так что эксперимент не заставил себя долго ждать. Отковырнул несколько кусочков смолы священник, да на раскрасневшуюся печку в сторожке немножко бросил. Задымилась смола, но запах слабенький, на метр отойдешь – и ничего не слышно. Пришлось остальной клей (так в детстве они вишневую смолу называли) по старой привычке съесть.

За манипуляциями отца настоятеля староста со стороны наблюдал. Молча. Но когда от сгорающей на плите смолы уже черный дым потянулся и жженым запахло, подошел, тряпкой золу смахнул и выдал:

– Живица нужна!

– Кто? – не понял отец Стефан.

– Живица, – повторил староста. – С сосны или елки смола. Она хорошо пахнет.

«Действительно, – подумал отец Стефан, – еще только подъезжаешь к сосновому лесу – и уже запах слышно. Вот только нет рядом леса хвойного…»

Староста помог:

– Ты, батюшка, в город езжай, там в парке у реки сосен да елок много. И отдохнешь от нас, и к празднику кадить будет чем.

На следующий день, после обеда, отец Стефан надел спортивный костюм, кроссовки и взял увезенный из советской армии штык-нож. Завел свой видавший виды жигуленок и отправился в город, в двадцати пяти километрах от его прихода располагавшийся. Каждый новый десяток километров пути машина настоятеля ломалась, а уже перед самым въездом в объятия цивилизации батюшка умудрился пробить заднее колесо.