– Дыхни, – вдруг требует Ленин отец.

Я почему-то улыбаюсь. Он мне не верит, даже не подозревая, что я никогда не смогла бы ему солгать.

Не переставая на него смотреть, я вытягиваю шею и осторожно дую ему в подбородок. Языки пламени, танцующие в животе, стремительно размножаются. Хочется делать так много всего. Например, набраться смелости и…

– Кто наливал…

Не дав договорить, я подаюсь вперед и жадно прижимаюсь к нему ртом. Просто потому что сейчас мне хочется этого больше всего на свете. Губы у Ленкиного отца жесткие, но горячие и немного солоноватые. Меня ничуть не смущает, что он не целует меня в ответ. Я могу все сделать сама. Облизываю их кончиком языка, посасываю, пробую на вкус, не пытаясь сдерживать постанывания. От его тела исходит столько силы, а запах… Ни на что бы его не променяла. Еще никогда мне не было настолько хорошо…

Я чувствую, как он пытается меня оттолкнуть, поэтому на автомате обхватываю его шею руками и крепко сжимаю. Не сейчас. А потом внезапно чувствую это: грубый напор языка, раздвигающий мои губы, и давление руки на затылке, сгребающее в охапку мои волосы. Глаза самопроизвольно распахиваются от осознания того, что мы целуемся.