— Обещаю, ты пожалеешь, что ослушалась меня! И очень постараюсь, чтобы тебе это не понравилось.

— Я уеду вечером… на такси, — срывается писк с моих губ, но видимо остается незамеченным.

— Теперь ты уедешь тогда, когда захочу я. — Он с легкостью забирает с моего плеча сумку с вещами и коротким кивком указывает на внедорожник. — В машину.

Каждое его слово, взгляд и мимолетное касание буквально кричит о собственничестве. Но, черт возьми, не стоит врать самой себе, потому что мне нравится способ, которым он показывает, что я принадлежу ему. Такого я еще никогда не испытывала, возможно это меня и испортило еще в самую первую встречу с этим мужчиной. Правда, некоторую грубость я бы все-таки убрала из наших, если их можно так назвать, отношений.

Отношений, боже, что за хрень в моей голове. Он никогда не будет моим. И мне тоже это не нужно! Мирон старше меня, гораздо старше и, уверена, есть особи намного лучше него, этот мужчина не особенный. Разве? Или мне так вскружили голову те милые сережки? Проклятье. Меня начинает напрягать, что даже мысль о том, что передо мной отец Аси, становится уже привычной… и не такой пугающей. И скорее всего я отказывалась от этой поездки только лишь по одной простой причине: я боюсь себя. Боюсь той, кем я становлюсь рядом с ним.

Я наивно полагала, что для меня будет адом ехать в одной машине с подругой и ее отцом, изредка получая пощечины от его леденящих душу взглядов, брошенных через зеркало заднего вида. Или всю дорогу ощущать себя третьей лишней. Но нет. Ад начался, когда мы приехали на дачу, которая, кстати, оказалась вполне обычной, с небольшой летней террасой, черепичной крышей и резным орнаментом. В целом хорошо отремонтированный деревянный домик, как у бабушки и дедушки в деревне, а если забыть о шныряющем рядом сером волке, то здесь становится даже уютно и хочется остаться.

Однако ад начался именно здесь, потому что я уже целый час пытаюсь не смотреть, как агрессивно Мирон колет дрова, будто каждый раз, замахиваясь топором, он представляет там мою голову, бр-р-р меня аж передергивает, стоит этой картине материализоваться в мыслях.

Но через мгновение все неприятные фантазии забываются, и я по новой увлекаюсь наблюдением за этим брутальным мужчиной, не упуская ни единого движения. Даже то, как он разжигает костер, заставляет мое сердце трепетать в груди безвольной пташкой, а от того, как напрягается каждая мышца на мужском теле, особенно заметная сквозь промокшую от пота футболку, мое дыхание сбивается напрочь.

Облизываю губы и делаю вид, что мне это не интересно, с трудом вникая в разговор с Асей, которая уже допивает второй бокал вина. Я же стараюсь ограничиться одним, ни к чему терять и без того спутанный рассудок. Но самое плохое, что не дает мне полностью расслабиться, непрекращающиеся воспоминания о вчерашнем случае в душе с ее отцом. И подарке. Однако чаще всего я размышляю о том, как могло бы все закончится, если бы он остался.

Сердцебиение становится таким тяжелым, что дыхание оказывается пыткой. Господи, да что со мной творится? Мне определенно нужно выдохнуть.

Знаю, он под запретом и я не должна думать о нем, тем более, когда на ухо без умолку трещит уже прилично охмелевшая Ася, и все же я думаю об этом мужчине, попутно украдкой любуясь тем, как он снимает через голову футболку и засовывает ее в задний карман потертых джинсов. И теперь моему взору открывается более порочная картина: загорелая кожа, выпуклые, испещренные чернилами мышцы и слегка обнаженные бедра.

Черт, качаю головой и закусываю нижнюю губу, пряча предательскую улыбку.