— Я не верю вам, — шепчу дрожащим голосом, отрицательно качая головой.

Усмехается как-то жутко, и заправляет мне влажные волосы за уши, а потом грубо обхватывает мое лицо жаркими ладонями.

— И правильно делаешь. — Выдыхает мне прямо в рот и прикусывает за нижнюю губу, одновременно запустив ладонь между моих ног, и будто со злостью проводит грубыми пальцами по складкам и сдавливает напряженный клитор. Снова и снова повторяет эти развратные фрикции, заставляя меня разбиваться яркими вскриками. И я проигрываю, когда невольно сама трусь об его руку, желая освободиться от неконтролируемого болезненного возбуждения. Пока не слышу его хриплый смешок, что сродни хлесткой пощечине, которая одним ударом выбивает все сладкое томление, превращая его в колючие иглы горькой обиды. — Ты всего лишь шлюха. Моя шлюха, — Мирон небрежно убирает от меня руку, а потом влажные пальцы оказываются на моих губах, как очередное унижение и забава бесчувственного мужчины. 

Без слов он надавливает на них, показывая, что от меня требуется, и, не отводя от него взгляда, я открываю рот, впуская в себя его пальцы. И как бы я не хотела сейчас ненавидеть этого мужчину, внизу живота вспыхивает что-то новое, более сильное. Возбуждение, на которое я сама себя провоцирую. А от собственных соков, которые я уже слизываю с его пальцев, оно лишь усиливается. Но внезапно останавливаюсь, когда вижу гневное лицо Мирона, после чего он со злостью одергивает руку и буквально вылетает из ванной, оставляя меня в полной растерянности хватать ртом воздух. Какого черта я творю?

Ударяюсь головой о стену и сползаю вниз, вздрагивая от громкого хлопка дверью. Он ушел. А я так и сижу, размышляя о том, что только что произошло. Почему Мирон остановился? Разозлился? Но на что? Он ведь сам хотел. Я чувствовала его каменную эрекцию. Нет! Хватит, не желаю думать об этом! Поэтому во избежание новых слез, на которые кажется я уже не способна, просто поднимаюсь и принимаю душ, вместе с белоснежной пеной с ароматом лаванды смывая с себя все плохое. И все же меня не покидает поганая мысль о том, что я не равнодушна к нему.

А когда захожу на кухню, по пути заворачиваясь в полотенце, замираю, увидев маленькую черную коробочку. С минуту кусаю губу и прожигаю предмет взглядом, прекрасно понимая, откуда он здесь, но в то же время и не понимая, зачем. 

Как же меня все это достало! 

Явился, угрожал, потыкал своими пальцами, обозвал шлюхой и свалил, оставив очередной крючок, за который я буду цепляться, чтобы понять его. 

Психанув, шлепаю босыми ногами до стола и резко открываю бархатистую коробочку, окончательно теряя связь с происходящим, потому что прямо перед моими глазами маленькие сережки в виде бантиков, красивые и очень изящные. Вся моя злоба, что так резко вспыхнула, так же резко сменяется каким-то новым чувством. 

За короткий промежуток времени Мирон заставляет меня испытывать столько эмоций, сколько не удавалось никому за целую жизнь. 

Аккуратно провожу пальчиками по украшениям, закрываю коробочку и, прижав к груди, направляюсь в комнату. Где, дойдя до кровати, мечтательно прикрываю глаза и засыпаю с ложным чувством надежды. Разве дарят шлюхам такие милые украшения? Нет. Это не для шлюхи. Он купил это для Вари, девочки с бантиками. Глупой и наивной, но отчаянно желающей жить.

И наутро я просыпаюсь, все еще сжимая заветную коробку в руках, правда моя наивная улыбка исчезает, когда звонит телефон, а на экране высвечивается имя подруги. Но я не беру трубку, решая весь день провести в кровати. Однако при виде сообщения, мои планы меняются.