— Не спится? — крупная мужская ладонь касается моей щеки, и сердце заходится в трепете.

— Мне страшно, — признаюсь я сквозь капли смущения и невольно трусь щекой о его руку, успокаиваясь от окутывающих меня запахов мужского парфюма вперемешку с дымом табака и терпкостью алкоголя. Рядом с Мироном хорошо. Даже алкоголь пахнет иначе, не как перегар, в котором я росла с самого детства. — Может ты останешься со мной? — без спроса вырывается глупый вопрос, и я тут же жалею о нем. Особенно, когда понимаю, что перешла с ним на ты. В груди все спирает и пальцы сильнее сминают простынь. А потом я решаюсь поднять взгляд и едва не давлюсь от волнения, потому что в следующее мгновение он укладывается рядом и, просунув под меня руку, притягивает спиной к своей груди, а затем с шумным вздохом зарывается в волосы носом, прежде чем я слышу:

— Глупый Бантик.

11. 10

На следующий день я не сразу осознаю роковую действительность. Но стоит мне попытаться потянуться, как тело охватывает колючее жжение, напоминая, что все случившееся произошло на самом деле. 

Провожу ладонями по лицу и с шипением присаживаюсь на кровати, изучая взглядом комнату, освещенную слабой подсветкой на высоких потолках с позолоченными вставками, отмечая про себя, что окна закрыты плотными шторами, из-за чего мне трудно определить время суток. 

Но это становится неважно, когда в памяти всплывают вчерашние события, однако я предпочитаю помнить только о том, как Мирон занес меня в ванную, а потом помог обработать раны и даже согрел своим присутствием мой сон… 

Внезапно слышу шорох, прежде чем спальню заполняет яркий свет, сливающийся с моим стоном, отчего я болезненно зажмуриваюсь, пока не слышу низкий мужской голос:

— Доброго дня. — Внутри все замирает, и я тяжело сглатываю, когда вижу объект, способствующий моему резкому пробуждению, ощущая, как в животе тут же что-то сжимается. — Голодная? — Мирон делает шаг в мою сторону, мощной фигурой буквально заслоняя свет из проема панорамного окна.

Снова сглатываю и медленно киваю, аккуратно опуская ноги на пол. При дневном освещении спальня кажется еще просторнее, а кровать заметно больше, но все великолепие меркнет на фоне брутального мужчины, который с легкостью забирает мой покой, нарушая все важные функции в организме. Чувствую себя рядом с ним пенсионеркой с вечно скачущим давлением и неровным дыханием.

— Поешь и выпей таблетки, — его командирский тон вынуждает все внутри воспротивиться. Вчера ночью он был так ласков со мной, и я наивно полагала, что получу эту ласку и утром, но видимо с восходом солнца от того мужчины не осталось и следа. Сейчас Мирон как никогда собран. На лице непроницаемая маска безразличия. Волосы аккуратно убраны назад, безупречная щетина и под стать идеально выглаженный брючный костюм в крупную клетку. И я, растрепанная, в одном халате посреди огромного номера под прицелом синих волчьих глаз. Но вопреки всему я всматриваюсь в его глаза, не боясь порезаться об острые льдины, и даже на крошечное мгновение мне удается рассмотреть за темной радужкой аквамариновый просвет. Но он исчезает, стоит мне проследить, куда переместился его взгляд. Вот черт… Сердце начинает болезненно биться о ребра, когда я понимаю, что полы халата разъехались и обнажили перед ним все мои прелести. За одно мгновение воздух становится густым и плотным, застревая по пути в легкие. — Я тороплюсь, — напоминает он, прочистив горло, а потом, как ни в чем не бывало, закуривает сигарету и после сильной затяжки облизывает губы, выдувая струю дыма и с зажатой между пальцев сигаретой смотря на меня сквозь паровую завесу .