– Это говорит лишь о том, что вам нельзя доверять ребёнка!

– Купаться! – сделал Алексеев властный жест в сторону ванной комнаты, пресекая дальнейшие мои потуги до него достучаться. Отличный метод – уходить от очень важного разговора!

Умом я понимала, что надо остановиться. Мы опять скандалим при ребёнке. Но внутри всё кипело и возмущалось и всё больше хотелось сопротивляться и спорить, доказывать и настаивать на своём. Может, потому что он меня бесил властными замашками, а может, на фоне общего стресса я наконец-то придушила в себе овцу, что покорно подчинялась всему на свете: обстоятельствам, взваливших на мои плечи слишком много, начальнику-самодуру и даже старшей сестре, которой я не всегда возражала, старалась сглаживать углы наших непростых взаимоотношений.

Не знаю, как я усмирила рвущиеся слова обвинений, но взгляд, полный ярости, вернула господину Алексееву сполна, а затем закрыла за собой дверь в ванную комнату.

Вода имела магические свойства: Машка, наплескавшись, разомлела и уже начала клевать носом, когда я её наконец-то выудила из белого великолепия (красиво у Алексеева – это я намётанным опытным глазом оценила вмиг).

– Сюда, – кажется, он караулил нас под дверью.

Это, конечно, была не детская. Да и откуда ей взяться в доме этого вполне респектабельного господина? Судя по всему, детьми он обзавестись не удосужился за столько лет. Ну, исключая «случайную» Масяню.

Спальня у господина Алексеева тоже была ничего – с размахом, судя по размеру кровати и прочим деталям интерьера. Я старалась не сильно пялиться и оглядываться, не замирать, изучая и оценивая.

Во-первых, Машку надо было вытереть досуха и переодеть. Во-вторых, я сама вид имела не слишком презентабельный: белая блузка промокла и больше показывала, чем скрывала. Надо как-то решить этот вопрос. Мне бы самой душ принять. Я с дороги. Сутки почти не спала. А здесь тихо, хоть и не совсем уютно, на мой взгляд.

Я делала вид, что так всё и должно быть, терпела неудобства. Для меня всегда потребности членов моей семьи были на первом месте. Я никогда не чувствовала себя жертвой, потому что они – мои, я мысли не допускала, что могу отказаться, заявить о своих правах, потребовать что-то для себя.

Но сейчас, находясь в чужой спальне, я ощущала себя загнанным в угол зверьком – уставшим, измученным, с горечью предательства на губах.

– Папа, сказку! – потребовала Машка, и мне стало ещё горше.

Умом я понимала: ребёнок не виноват в том, что мы, взрослые, втянули её вот в такую передрягу. А сердце сжималось от боли. Сердце плакало ревнивыми слезами и топало истерично сосудами, не желая признавать очевидное: этот чужой мужик слишком быстро завоевал благосклонность ребёнка. Можно сказать, по щелчку пальцев.

Не знаю, что властный тиран прочитал на моём лице, а только он вручил мне ещё одно полотенце и всунул в руки махровый халат.

– Приведите себя в порядок, – сказал он сухо и прошёлся по мне неприязненным взглядом, отчего я почувствовала себя униженной.

Щёки предательски вспыхнули.

– Расскажите ребёнку сказку! – огрызнулась я и пулей выскочила из комнаты.

Хам. Назло хотела ничего не делать, но потом передумала: халат оказался мужским, и это примирило меня с суровой действительностью. Сунь он мне в руки женскую одежду, я бы из принципа не стала надевать вещи его невесты. А так…

Мокрая кофта липла к телу, от голода подташнивало, от недосыпа и усталости кружилась голова. Горячий душ жизненно необходим, и лучше не кочевряжиться. Гордость – хорошо, но иногда надо немного и о себе думать. Тем более, что сказки на ночь Масяне теперь есть кому рассказывать.