Братья переглядываются между собой. А у меня вдруг горло перехватывает от страха: вдруг не поверят? И слезы накатывают на глаза.

— Вы же видели результаты анализов моей дочери, — напоминаю дрожащим голосом. — Она абсолютно здорова. И я тоже. Болезнь Ильи передалась ему либо от родной матери, либо от отца, и никак не касается вашего ребенка!

Умоляюще смотрю на Виктора. Мне сейчас так страшно, что я готова встать передним на колени, лишь бы он поверил мне. Но в то же время мне кажется, что последнее слово не за ним. Что объясняться и договариваться надо с Владимиром. Только вот он тут вообще при чем?

— Пожалуйста, — перевожу взгляд на старшего из братьев. — Я очень хочу спасти сына. Поэтому и согласилась на суррогатное материнство. Мне нужны деньги.

Сердце замирает и пропускает удар, ожидая ответ.

Владимир молчит. По его лицу невозможно ничего прочитать.

— Ну, я не знаю, что делать, — тянет Виктор, откидываясь на спинку кресла. — Нужно рассматривать все варианты. Вдруг что-то пойдет не так с приемным ребенком? Он же болен. Лишние нервы, стресс. Мне нужно, чтобы мой сын развивался в полном спокойствии.

Я кладу руку на живот. Интересно, а если девочка будет? И вообще, стресс у меня только от общения с его братом.

— Ты сам выбрал ее, — безразлично бросает Владимир.

У меня по спине мурашки бегут.

Неужели… неужели тогда, в Центре репродукции, в маске был Виктор? Значит, и в отеле тоже? Неужели я обозналась?

— Ну да, выбрал, — морщится Виктор. — Потому что мордашка смазливая. Но раз так, то можно и на аборт отправить. Хотя и не хочется. Эля будет рвать и метать. Она уже обои для детской заказала.

Ощущаю себя рулькой в мясном ряду, которую на ужин выбирают. Мерзкое чувство.

Смаргиваю скопившиеся на глазах слезы, и они потоком текут по щекам. Что-то внутри тоскливо сжимается. Накатывает тошнота…

Как тогда, на стоянке, перед глазами темнеет.

Прикрываю веки, чтобы никто ничего не заметил. Не хочу, чтобы эти двое видели мой страх и мою слабость. Я и так показала достаточно.

— Ну все, все хватит. Я лично разберусь в этой ситуации, — Владимир встает. — А ты подготовь народ в офисе к изменениям.

— Непременно. Кстати, Эля ведь тоже не в курсе? — Виктор смотрит на меня.

— Нет, она ничего не знает, — нервно сжимаю ткань платья.

Братья обмениваются взглядами.

— Хорошо, — безапелляционно говорит Владимир. — Я сам все проверю. Если твои слова не подтвердятся, то завтра же с вещами на выход. А Центру я выставлю такую неустойку, что они еще сорок лет будут ее выплачивать.

От его холодного тона по коже пробирает мороз.

— Идем, — он протягивает мне руку.

Я ее не принимаю, но встаю с дивана. Прохожу мимо него. Владимир хмыкает мне в спину и идет следом, будто конвой.

Мы в полном молчании выходим из кабинета.

***

Секретарша встречает нас любопытным взглядом. Наверняка подслушивала под дверью.

— Где у вас туалет? — всхлипывая, спрашиваю ее.

— Выйдете — и по коридору налево, — поясняет она.

Переводит взгляд на Владимира и подмигивает ему. Естественно, на моем фоне она выглядит лучше. Но я бы ей не советовала с ним связываться.

— Иди, — кивает он, — и не думай сбежать. Без моего приказа охрана тебя не пропустит.

Хочется бросить ему в ответ что-то едкое, но я разворачиваюсь и молча топаю в туалет.

Там долго умываюсь холодной водой. Мне нужно время, чтобы успокоиться. Пусть внешне и я старалась сохранить хладнокровие, но себя не обманешь. Я была на пределе. Эти слезы — лишь вершина того айсберга, который раздирает меня изнутри.

Опершись руками на раковину, смотрю на свое бледное лицо.

Да уж, красавица. Глаза опухли и покраснели, обветренные губы искусаны почти до крови. Столько лет пытаюсь избавиться от этой дурной привычки, но стоит только занервничать — и она возвращается.