— Ой, да ляпнула что пришло первым в голову! — она машет рукой. — Лишь бы меньше задавали вопросов. Гавриловна обещала с садиком помочь, но я думаю, Настеньке будет лучше со мной.

— Мама, ты из-за меня уезжаешь? — в дверях появляется Настя. — Сначала братик, теперь ты…

Она прижимает к груди плюшевого зайца. В глазах стоят слезы.

У меня внутри все ноет от боли. Хочется броситься к ней, обнять и прижать к себе. Никуда не ехать, отказаться от контракта. Вот только это невозможно.

Я должна пройти этот путь до конца.

— Нет, солнышко, — опускаюсь на колени. — что ты. Я еду, чтобы заработать денежек для тебя и Ильи. А когда вернусь, то привезу много игрушек и сладостей. И Ильюша со мной приедет!

— Не хочу игрушки, хочу братика! Привези его скорее! — дочь супит бровки. — Без братика скучно. Кто мне сказки будет читать?

— Бабушка почитает, — целую ее в недовольно сморщенный нос. — У бабушки много сказок.

— Мама, а ты будешь мне звонить?

— Конечно, каждый день, моя хорошая, — голос срывается.

Я прижимаю дочь к себе, зарываюсь лицом ей в макушку, лишь бы она не видела моих слез.

***

Как же тяжело будет без Насти. Я привыкла, что она всегда рядом. Но договор был однозначен: мне придется жить в чужом доме, куда я не могу взять ребенка. Пришлось смириться с этим.

Но это все ради Ильи. Я не могу его бросить.

— Ох, Настенька, — вмешивается мама заговорщицким тоном. — А что я тебе покажу! Совсем забыла! У нас же крольчата есть! Такие маленькие, пушистенькие. Идем, посмотрим.

Маленькие ручки обнимают меня за шею.

— Хорошо. Мам, привези мне игрушек и куклу, и сладостей и… сама приедь побыстрее, — говорит моя отходчивая девочка.

Целую ее напоследок. Хочется бросить все и остаться в этом доме, наполненном воспоминаниями детства и запахом выпечки.

— Да, милая. А ты веди себя хорошо, чтоб бабушка не нервничала.

— Хорошо, мам. Возвращайся поскорее.

— Конечно, — едва сдерживаю слезы.

Она убегает в комнату, а мы с мамой выходим на крыльцо. Пора прощаться.

— Все, мам, — говорю через силу.

— Позвони, как доедешь, — она косится на Стаса, который стоит, прислонившись спиной к машине. — Не нравится мне этот тип, вон как зыркает в нашу сторону!

Ничего от нее не скроешь.

— Мам…

— Позвони! — повторяет она с нажимом. — Я Анне доверяю, она не стала бы предлагать сомнительные сделки. Но у богатых свои причуды. Если человек может купить себе ребенка, то запросто может играть судьбой его матери!

Ох, если бы мама только знала, насколько близка к истине! Барковский уже мной играет. Я пешка в его руке…

— Хорошо мам. Обещаю что позвоню сразу, как до дома доеду.

— Не нравится мне все это, Катька, — она качает головой. — Не хотела тебе говорить, но… сон мне плохой приснился.

— Мам!

— Не мамкай! Сама знаешь, что мне иногда сняться вещие сны. Помнишь, как перед Сережиной смертью отец твой приснился? А теперь приснилась река с двумя мостами: один деревянный, другой — железный, а ты мечешься между ними и не знаешь куда идти.

— И что же в этом сне плохого? — ворчу.

Мама в своем репертуаре. Вроде умная женщина, а суеверная как бабка.

— А то, что нужно было тебе на тот берег, там тебя кто-то ждал! А ты не могла решиться, на какой мост ступить. Под конец все же выбрала железный, но только дошла до середины — и он провалился!

— А дальше? — смотрю на нее.

— А дальше я проснулась! Гуси разбудили. Глянула на часы — три часа ночи. Так до утра и не спала больше.

— А с чего ты решила что сон вещий? Может, просто кошмар приснился.

— Сердцем чувствую! Будь внимательна, Катя, любое железо крошится! Твоя жизнь теперь зависит от других, и меня это пугает. Пусть тебе кажется, что ты все контролируешь, но это не так!