— А сумку в маршрутке украли. И там был телефон, который вы мне дали. Извините, — прокашливаюсь несколько раз, так как голос мой совсем сиплым становится.

— Что еще из ценного было?

— Деньги и документы. Я завтра пойду восстанавливать все.

— Денег сколько было? — интересуется, оглядывая пространство гостиной.

— Немного, — облизываю пересохшие губы и прикидываю в уме, сколько с собой взяла. Для него это точно немного, а мне несколько месяцев пришлось экономить и откладывать. Озвучиваю сумму, на что получаю лишь равнодушный кивок.

— Хорошо, больше чтоб нигде не шлялась в такое время. И еще, — делает несколько шагов ко мне, замирает напротив, и я снова могу почувствовать аромат его парфюма.

Сердце ускоряет свой ритм. Я ловлю себя на желании уткнуться носом в его шею, почувствовать его кожу своими губами.

И сразу же становится стыдно за собственные мысли.

Это слишком запретно и греховно. Даже думать об этом нельзя.

— Я очень надеюсь, что впредь ты перестанешь прикрывать мою дочь. Если она влезет в какую-то херню — виноватой будешь ты. Поэтому не стоит врать мне, как в прошлый раз, — каждым словом одновременно вызывает во мне негодование и прибивает к месту. — Поняла, подружка Маша?

В его взгляде слишком много насмешки и презрения ко мне.

Он идет к выходу, а я сжимаю руки в кулаки.

В висках пульсирует, сердце разгоняет кровь по венам.

Не выдерживаю.

Оборачиваюсь.

— Я не ваша шестерка, ясно вам? Именно потому, что Оля моя подруга, я не буду вам ее закладывать. Вы ее отец, вот и занимайтесь ее воспитанием. Я здесь ни при чем. И, кстати, из этой квартиры я скоро съеду, аренду за то время, что здесь жила, оплачу. Так что мы в расчёте. Спасибо за помощь, — заявляю решительно.

Он останавливается. Поворачивает голову в мою сторону. Несколько секунд сверлит меня таким взглядом, что становится не по себе.

Мои слова его явно разозлили.

— Будешь жить здесь, пока я не разрешу съехать. Поняла? Мне не нужна еще одна головная боль. Учись лучше.

Он открывает дверь, но я оказываюсь проворней. Не знаю, откуда во мне столько смелости. Обычно перед Алмазовым я лишь робею. Словно другим человеком становлюсь. Но сегодня у меня такой отвратительный день, а теперь еще и он…

Я хватаю его за руку, останавливая. Тяну, заставляя повернуться ко мне.

— Вы мне никто, ясно? Так что указывать не имеете права.

Тут же замолкаю, понимая, что только что сделала.

Резко отпускаю его руку. Пытаюсь выровнять дыхание, но внутри все пылает.

— Никто, говоришь?

Взгляд Максима темнеет, он нехорошо так усмехается. А потом с грохотом захлопывает дверь, толкает меня к стене, и я оказываюсь в ловушке.

Его ладони упираются в стену рядом с моей головой.

Я моргаю часто-часто. Не могу понять — он сейчас в гневе или это что-то другое? Ничего не распознать в его глазах.

— Ну, если никто, то, может, любовницей моей станешь? Содержанкой? Сейчас очень модно искать себе телку вдвое младше себя. Тебе же понравилось смотреть на то, как я Снежану трахал? Хочешь так же?

Мои глаза расширяются от того, что я слышу. Меня бросает то в жар, то в холод. Он все же видел меня. Знает, что я подглядывала.

— Что, не хочешь? Не из тех, кто на богатых мужиков охотится? Давай, скажи, что ты не такая.

Он наклоняется ко мне. Говорит прямо на ухо, щекоча своим дыханием. Я хочу оттолкнуть его, но он не дает. Такая близость и эти разговоры — непозволительны.

Хочется съязвить насчет того, как он дочке своей представит такую любовницу, если они случайно столкнутся, но прикусываю язык.

Его губы слишком близко к моим. Он разглядывает мое лицо так, словно сейчас же собирается наброситься на меня, раздеть догола и страстно целовать каждую часть моего тела.