- Дай посмотрю, - раздается не терпящий возражений голос из-за моей спины.

Я разворачиваюсь и, закусив губу, тяну Молотову дрожащую кисть. Надо чем-то перемотать, потому что моя провинциальная кровь уже вовсю заливает дорогие московские полы.

Одной рукой Димин отец перехватывает мое запястье, второй сдергивает рулон бумажных полотенец со столешницы и, отмотав, подкладывает под кровоточащий палец.

- Садись, - говорит строго, но не по-злому, и слегка подталкивает меня к стулу. - Ты очень бледная. Где у нас лежат медицинские принадлежности? Бинты, лейкопластыри?

От его спокойного ровного тона я начинаю понемногу приходить в себя и, рухнув на стул, тычу здоровой рукой в верхний ящик кухонного гарнитура:

- Жестяная коробка из-под конфет, - и на недоуменный взгляд Молотова поясняю: - Я ее с собой из Рязани привезла.

Ну а чего? У нас дома всегда лекарства в таких хранятся.

- А хлоргексидин есть в ванной.

Молотов покидает кухню и секунд через тридцать возвращается с нужным флаконом в руках и упаковкой ватных дисков «Русалочка».

Опускается передо мной на корточки, так что стрелки на его брюках натягиваются, а лицо находится на одном уровнем с моей грудью, и обхватывает руку.

От его горячего прикосновения меня прошибает озноб и все тело покрывается мурашками. Точно у него феромоны. Ох уж эти грязные парфюмеры.

- Больно? - негромко уточняет Молотов, прикладывая смоченный ватный диск к моему пальцу. - Ты дрожишь.

Я и правда дрожу. И даже дыхание затаила, чтобы его не нюхать. Еще бы глаза закрыть, чтобы не видеть, какие у него большие ладони и густые черные ресницы, но это будет, наверное, подозрительно выглядеть.

- Немного, - мой голос похож на шуршание сухих листьев, которые прохожие топчут в парках. Охрипла я что-то.

- Придерживай вату. Я сейчас перебинтую.

Каждый раз, когда его пальцы задевают мои, меня снова и снова бьет током. Я уже и про кровь, и про боль забыла, потому что испытываю странное желание, чтобы эта перевязка не заканчивалась. Пусть мой палец будет похож на разжиревшую мумию, но я хочу подольше ощущать на себе заботу.

- Ну вот и все, - заключает Молотов и, затянув белый марлевый бантик, поднимает на меня глаза. - Если будет кровить, нужно будет съездить в травмпункт.

Надо его поблагодарить, но все слова куда-то делись, и я просто на него смотрю. И он тоже смотрит. На мой рот. В животе становится горячо, и я жалею, что не надела лифчик, потому что соприкосновение футболки к соскам ощущается как наждачная бумага.

- Спасибо, - выдавливаю я и прячу перебинтованный палец за спину. - Я пойду собираться.

Молотов кивает и поднимется на ноги. Лицо беспристрастно, брюки удивительным образом не помялись.

- Мне тоже нужно ехать. Диме передай, что я к нему ближе к вечеру заеду.

Я бормочу: «Угу» уже после того, как он покидает кухню. В голове творится полный кавардак, а дыхание так и не может прийти в норму. Продержаться еще четыре дня, а потом нужно поговорить с Димой о том, чтобы на время визита его отца поискать отдельное жилье. Плохая это идея - жить с Молотовым под крышей одного дома.

16. 16

Юля

- Ну и как тебе живется с секси-папочкой? - спрашивает Маринка, когда в перерыве между лекциями мы бредем в университетскую столовую. - Он тебя не обижает? Не домогается?

- Ты чего несешь? - вскидываюсь я, ощущая, как начинают гореть уши. - Он взрослый серьезный мужчина и к тому же отец Димы.

- Прежде всего, он красивый, сексуальный и богатый мужик в самом расцвете сил. А ты думаешь, он с ровесницами, что ли, со своими спит? Для таких, как Молотов, те, кто старше двадцати пяти, уже не котируются. Так что ты и я - для него самое то. Но так как ты занята его сыном, то остаюсь только я.