— Но… — мысли путались от отчаянья. — Я ничего с собой не делала! — ректор лишь надменно развел руками, мол: «Ты каждому встречному будешь этот факт доказывать?» Стоило признать, что никто так не опускал мою самооценку, как этот несносный мужчина, но сдаваться я даже не планировала, уперев руки в боки: — А еще я спортом занимаюсь. С шести лет профессионально гимнастикой, а с момента поступления — для души. Фитнес, йога, стретчин…

— Не видно по тебе, если честно, уж прости, — буднично выдохнул тот, поджимая губы. — Что же, если это все, то…

Когда срывает границы, то все сразу. Не полумерами. Внутри не было страха, морали, совести, а лишь чистый интерес: доказать, что я хоть что-то из себя представляю. Так или иначе, после слов Прохора Германовича возникло желание прикопать себя под ближайшей елочкой.

Не думая ни мгновения, я подцепила края платья, поднимая его до уровня бедер. Затем привычно сжала целую щиколотку и подняла ногу до самой головы. Буднично и легко.

— А так? — гордо вскинув подбородок, заявила. — Видно? Шпагат пойдет?

Лишь на одну крохотную секунду глаза мужчины расширились, а с губ сорвался кашель. Пока Прохор Германович остервенело скидывал с себя пиджак, буквально отдирал с корнями верхние пуговицы рубашки, пытаясь глотнуть побольше кислорода, мужчина взял себя в руки и тем же равнодушным голосом рявкнул:

— Такое себе. Нашла чем удивить.

— Да вы… Да вы!.. Уф! — между моих бровей возникла глубокая морщина, даже больно стало. Опустив ногу, я в расстроенных чувствах подняла платье так, чтобы было видно живот, но мужчина почему-то смотрел куда-то пониже. —  Смотрите, у меня кубики есть! Все четыре, ага-ага! — впечатленным ректор не выглядел, скорее окаменевшей статуей. Так что, повернувшись спиной к нему, напрягла ягодицы, демонстрируя труды долгих лет. А показать, откровенно говоря, было что. За собой я следила очень тщательно и кропотливо. — А тут видели, какие мышцы? Я старалась, вообще-то! — снова повернулась лицом, показывая бицепсы, но Прохор Германович до сих пор вниз смотрел, в глубинах его глаз так мои персики на трусах и плясали. — А руки видели какие?!.. Видели?? Ой, я что вам тут рассказываю… Все настроение испортили! Пойду-ка я, наверное…

Одернув платье пониже, я, шмыгнув носом, протерла тот внутренней частью ладони. Представляя, как вернусь сейчас в родную общагу и снова буду бороться со своими вечными комплексами. Но не успела сделать и двух шагов к двери, как цепкая рука сжала кисть, дернув обратно.

— Что вы делаете? — задыхаясь от неожиданности, закружившись вокруг своей оси, оказалась сжата в цепких лапах Прохора Германовича. Он смотрел на меня волком. Маски слетели. И теперь это был не надменный сноб, а голодный волк.

— Кажется, — он хищно облизнулся, — я что-то почувствовал, Персик…

— Н-например? — мурашки прошлись по телу волнами, оставаясь там, где покоились его руки: на моей пятой точке. Даже сквозь платье прожигали насквозь, словно лава!

Я не решила поднять взгляд и посмотреть ему в глаза, не смогла, силы духа не хватило. Энергия мужчины была сильнее моей, подавляла, накрывала нас обоих куполом из тягучего-горячего кислорода. Я чувствовала его желание, возбуждение. Оно подпитывало меня, как зарядка телефон. Выбивало почву из-под ног, подкашивало колени. Только сейчас стало ясно — Прохор Германович притворялся все это время. Возможно, хотел понять, как далеко я зайду? Не знаю. И сейчас не способна была размышлять.

— Например, — прорычал он, осматривая меня бегло и голодно, — это…

А затем он просто накрыл мои губы своими.