Свою слишком короткую юбку я прокляла еще в машине. Теперь в кабинке, с неудобными мягкими диванами, то и дело пытаюсь подтянуть юбку ниже, но это бесполезно. Лишней ткани просто неоткуда взяться.

Платон за стол не сел. Остался стоять у ограждения, оглядывая беснующийся зал сверху вниз.

— Иди сюда.

Встаю и иду к нему. Там музыка громче, басы тут же ударяют по барабанной перепонке, а тело вибрирует в такт музыке.

Чтобы я его услышала, Платон наклоняется и произносит прямо в ухо:

— Видишь знакомых? Кого-то, кто тебе очень дорог?

В изумлении распахнув глаза, смотрю не на гостей клуба, а на него.

— Что ты задумал? — ору в свою очередь в его ухо.

— Ищу тебе жениха, как и просила твоя мама!

Возвращаюсь в кабинку и все-таки опустошаю бокал шампанского. Похоже, вечер будет долгим.

Платон появляется следом. В кабинке можно говорить спокойно, черт его знает, как устроена тут звукоизоляция, но спасибо за нее.

— Значит, твоего обожаемого и единственного в клубе нет?

— Мне не нужен жених.

— Есть будешь?

— Нет.

— Тогда поехали.

— Надеюсь, домой?

Платон не отвечает. Мне ничего не остается, как идти следом, обратно в машину.

Через четверть часа Платон тормозит возле другого ночного клуба. Рядом с ним припаркованы дорогие иномарки, видимо, тут ценник еще выше.

— Выходи.

— С дуба рухнули, Платон? — выпрыгиваю из машины следом. — Собрались меня по клубам Питера всю ночь возить, чтобы найти то, не знаю что?!

Не успеваю даже опомниться, как оказываюсь прижата грудью к капоту. Под щекой у меня холодная сталь, а вдоль голых ягодиц гуляет холодный ноябрьский ветер.

Платон успевает закрыть меня собой от проезжающей мимо машины. Чувствую, как его пах упирается мне в ягодицы, а своими руками он выкручивают мои запястья, прижимая к пояснице.

— Лея, — шепчет он на ухо, как тогда в клубе. Только сейчас темно, тихо и холодно, и ему совсем не нужно наклоняться ко мне так близко. — Я разве плохо объяснил в прошлый раз? Мне казалось, ты поняла, что не надо больше мне выкать.

Он прекрасно удерживает обе моих руки одной ладонью.

Второй — ведет по моей спине, вдоль позвоночника, прямо к ягодице, с которой откинута и без того короткая юбка.

Жмурюсь, но шлепка нет.

Вместо этого Платон поглаживает мою ягодицу. Задумчиво, как водят ручкой по бумаге во время телефонного разговора, вычерчивает пальцами загадочные узоры.

А потом скользит рукой ниже, к внутренней стороне бедра. Кончиками пальцев, едва касаясь кожи, чертит невидимые на моей коже линии, то опускаясь к границе сапог, то поднимаясь выше и выше.

Каждый раз его пальцы замирают в каком-то миллиметре от моих бикини.

Запретные, острые ощущения накрывают меня с головой. Я забываю, как дышать. Распластавшись в этой унизительной позе на капоте, стискиваю зубы, чтобы хотя бы не дать воли стонам.

Но в его руках я больше не принадлежу себе. Теряю власть над телом, и бедра сами отзываются на движения его пальцев, и эта реакция моего тела не остается без внимания Платона.

Его рука тут же оказывается между моих ног. Ласкает, поглаживает, заставляет открываться перед ним еще больше.

Ребром ладони будто невзначай касается моих трусиков, вызывая в позвоночнике мириады искр. А сквозь стиснутые зубы все-таки вырывается стон.

Даже затылком ощущаю его победоносную ухмылку, но мне уже все равно. Я вся горю в ожидании его прикосновений, и он дает мне то, что мне нужно.

Сжимает мое белье в кулаке и тянет, так что ткань сильно впивается в нежную кожу. Я переступаю с ноги на ногу, всем телом умоляя о большем.

Платон цепляет пальцем мои трусики и стягивает их до сапог. От громкого треска я напрягаюсь всем телом, и через мгновение остаюсь стоять без белья. А Платон вместо того, чтобы продолжить, просто убирает руки и отступает на шаг назад.