— Ну, тогда и интересуйтесь напрямую, — и этот их фирменный веровский ледяной тон.

    — Помнится, кто-то обещал мне содействие…

    — Мелкий, я знаю, что на память ты не жалуешься и точно помнишь, ЧТО я тебе обещал.

    — Что она ответила?

    — Ничего.

    — Спасибо!

    Ну, Павел Иванович, мужайтесь, как бы вы ни сопротивлялись, а я твердо намерен с вами породниться. Уж больно семья у вас классная, сами виноваты!

    Ничего — это хорошо. А подробностями со мной поделятся более лояльные члены вашей семьи. Уже садясь в машину, начинаю чат с Петей, узнавая подробности. Черт, я действительно хочу стать частью этой семьи!

***

    Глупо? Но я уже второй час сижу под забором дома Веровых. Павел со Светой уехали. Энджи так и не перезвонила. Сводки с передовой гласят, что Герасимов уехал ни с чем. На что я надеюсь? На то, что она все-таки вспомнит про подарок и позвонит. Нет, не выйдет ко мне. Но я буду ближе, чем она может себе представить.

    Желаю спокойной ночи близнецам.

    Ответ:

    — … спокойной ночи, Женя.

    Слушаю сообщение еще три раза. Энджи, милая, ты сама виновата, потому что нельзя быть такой нежной и ласковой, прощаясь. Нажимаю вызов, направляясь напрямую к воротам.

    Сброс. Еще раз… Аппарат абонента…

    Эндж, ну что опять? Холод пока еще тонкой змейкой проходится вдоль позвоночника. Звоню на ее номер, стоя перед воротами и раздумывая, насколько уместно официально ломиться в гости в полночь. Гудки без ответа. Ощущаю, как быстро отчаяние начинает пропитывать мое тело, словно сорвался барьер, сдерживающий его напор. Энджи, я не готов так закончить наше сегодняшнее общение. Мне нужно тебя еще на чуть-чуть.

    — Женя, — вздох облегчения. — Извини, мне нужно было уложить мальчишек.

    — Больше так не делай… пожалуйста, Эндж!

    — Не укладывать? — дразнится она.

    — Не отключаться, не объясняя причины.

    — Хорошо, — с легкостью соглашается моя воплощенная мечта.

    Моя умница…

    — Ты уже открыла подарок? — не верю, что смогла бы проигнорировать.

    — Еще нет. Было не до этого. 

    Мне кажется или она смущена?

    — А до Герасимова? — стараюсь держать себя в руках, чтобы в голосе не отразилось бешенного раздражения, которое испытываю при его упоминании. И это его предложение. — Ты согласилась? — Бл..ть, Рудов, ну что ты опять творишь?

    — Жень, я очень устала, — с плохо скрываемой обидой в голосе вздыхает Энджи.

    — А я замерз. Пригласишь?

    Секундное замешательство.

    — Ты где? — в ее интонации сквозит беспокойство.

    — У ворот. Вот думаю, если напрошусь в гости, Иван Сергеевич сразу меня пристрелит или сначала бросит в ваш семейный пыточный подвал?

    — Же-е-ень! — тянет она с укором.

    — Эндж, родная, если я не увижу тебя сейчас, я просто сдохну! — И самое страшное, я действительно чувствую себя именно так, сообщая ей об этом в такт биению крови в висках.

    — Можешь подъехать с северо-западной? — заговорщически шепчет она, немного подумав.

    Я все могу, моя радость.

    У надежды розовеет кожный покров, дыхание становится более размеренным, пульс практически стабилизировался.

    — Жду через десять минут.

    Мне хватает двух. Замечаю небольшую дверь черного входа. Время растягивается до бесконечности, и вот, спустя целую вечность, я наконец-то слышу звук отпираемого замка. Камера, как ни странно, отключена.

    Эндж, ты что, похерила все правила безопасности? Ну кто ж так делает, детка?

    Дверь раскрывается на долю секунды, меня втягивают внутрь и тут же пихают в какую-то боковую нишу, выход из которой мне загораживает чудовище с оскаленной пастью в самой что ни на есть боевой стойке…