вперед».

Попросту пропадает интерес, потому что человеческий мозг «заточен» на предметы, а не на действия с ними. Потому-то дед и бабка в знаменитой «Сказке про курочку-рябу» и не знали, что делать с золотым яичком. А рефлекс «попробовать на язык» злополучное яйцо не смогли осуществить, потому как «били, били – не разбили» золотое яичко. Яйцо было снесено для красоты, как произведение искусства. Произведение искусства едят глазами. И опять обращение к А. Мердок:

«Только искусство объясняет, само же оно не может бытьобъяснено.Искусствоимысозданыдругдлядруга. И где пресекается эта связь,пресекаетсячеловеческая жизнь». То есть «не хлебом единымживчеловек». И вот родился человечек и поступил в полное распоряжение взрослого человека: что и когда поесть, что надеть, что делать, когда спать, сколько лежать в мокрых пеленках, мерзнуть или париться и т.д. Полный произвол! Можно ли это назвать насилием? И когда оно закончится? А, главное, как в этом насилии и непонимании жить?

Мила замечательно негодовала на мое непонимание того, что она хочет. Она была очень целеустремленная девочка, согнуть ее было нельзя. Она сама принимала участие в своем бонсае.

Миле 4 месяца. К ней приезжает массажистка и вытворяет с Милой невероятные вещи: крутит, складывает и раскачивает как колесо. Мила покорно все выполняет и взрослеет на глазах. Она сидит в коляске, переворачивается со спинки на животик и смеется в голос. Странный смех: мимика лица как при смехе, а звучит смех как плач.

И я поняла, что научение – это как заточка ножа: водишь камнем по лезвию, пока его не заостришь. Наверное, и смеху тоже надо учиться. Если смех – это окультуренный оскал, то нужно научиться скалиться дружелюбно и располагающе.

Одела Миле белый платочек и поднесла к зеркалу: «Смотри, Милочка, кто там?». Мила задержалась взглядом, идентифицировала картину в зеркале и улыбнулась мне в зеркало.

После обеда пошел дождь. Я кормила Милу в гостиной, когда ворвался Артем с вопросом: «Почему коляска не убрана и мокнет под дождем?» Я ответила, что кормлю Милу и не успела убрать коляску. «Ну, я так и подумал!» – ответил Артем с сарказмом.

Я отметила про себя, что у меня появился еще один начальник.

Сегодня у нас культурно-познавательная программа: мы идем с Милой в зоопарк. Никакого эмоционального отклика обитатели зоопарка у Милы не вызвали. И это нормально. Чем может заразить жизнь в неволе, кроме отстраненности от нее по типу «Чур меня!» Мы подошли к вольеру с волками. Волки, в отличие от волков, виденных мною в других зоопарках, были очень добротные и производили впечатление того волка, образ которого формируется из детских сказок. Они были крупные, с гладкой шерстью, в теле – настоящие дикие звери. И тут волки начали грызться друг с другом с соответствующим угрожающим рычанием. Мила вздрогнула и громко заплакала. Она испугалась. Откуда она знает, что надо бояться, если дома этого ребенка все лишь облизывают? Вечером Мила впервые подняла настоящий ор.

Сегодня Мила – паинька: кувыркается, переворачивается, подгребает ноги под себя, поднимает попку и ползет. Сопит, старается. Соскакивает с моих колен и пытается куда-то бежать. Мозг у Милы работает на опережение – он готов к ходьбе, а тело еще не готово ходить. Достижения Милы к 4,5 месяцам: писает в унитаз на «пись, пись», пьет из чашки и может донести до меня свои желания на уровне нашего контакта.

Прилетела Василиса. Вся такая непонятая и неоцененная Лондоном, вся уставшая от поисков достойной работы, которой для нее, разумеется, в Англии нет. Василиса сидела в гостиной и восторженно рассказывала о Киеве, куда она заезжала к подруге. И вдруг она широко зевнула. Мила, увидев зевок, закатилась плачем. Она приняла зевок за оскал! Вот она – реакция на оскал. Угроза!