– Да мы ничего, мы только говорим, что сейчас не до них, – вздохнул кто-то. – Вот какая беда навалилась. Немцы-то, говорят, бомбят и бомбят. Сколько еще сирот останется. Ох, горюшко-то какое. Что с нами будет!

…16 июня. Дождь не перестает. Река прибывает, вода холодная, видимо, недалеко горы. После обеда держали совет. Я предложил соорудить плот и, пока держится большая вода, сплавляться по реке. Изотов поддержал меня. Никифор против. Говорит: нельзя нам уходить от самолета. Подумав, я согласился с ним. Есть в авиации такой закон – сидеть на месте, пока тебя не найдут. Прежде всего будут искать самолет, человека в тайге искать – что иголку в стоге сена. Никифор нарезал бересту и соорудил балаган, чем-то похожий на эвенкийский чум, сверху прицепил подкову, которую возил с собой на счастье. Смеется, что только благодаря ей мы уцелели.

Жить можно. Нас уже, наверное, ищут. Ходил на хребет, хотелось узнать, где мы сели. Кругом горы, видны заснеженные гольцы. Тайга сорная, не продерешься. Устал как черт, промок. Лохов сидит в кабине. Подсчитали наличие продуктов. В самолете был ящик с неприкосновенным запасом: консервы, сгущенка, галеты. Кое-что оказалось у Изотова. Пожалуй, на неделю хватит. Слушаем небо – не пролетит ли самолет. На всякий случай собрали хворост. Никифор держит его под брезентом, сушит. Чуть что – запалим костер.

Ночью Сушкову приснилась Тамара. Она стояла на берегу Ангары и смотрела на воду.

– Я тебе больше не верю, – не поднимая головы, тихо сказала она. – Ради тебя я пошла на все, а ты оставил меня одну на суд людям, а сам спрятался в тайге. Разве можно так, Вася? Чем так жить, уж лучше в воду. – И она сделала шаг к реке.

Сушков хотел подбежать, удержать ее, но берег с Тамарой вдруг повалился в воду, и он почувствовал, как кто-то тормошит его за плечо.

– Вася, вставай. Да проснись ты, наконец! – кричал Сапрыкин. – Самолет уносит.

Сушков вскочил и, путаясь в поддерживающих брезент веревках, выкарабкался на воздух. Сапрыкин схватил его за рукав и потащил куда-то в темноту.

– Берег подмыло, и сосна, за которую мы привязали самолет, повалилась в реку, – на ходу возбужденно говорил Сапрыкин. – Изотов побежал уже туда, а я за тобой.

– Мужики, давайте сюда! – раздался из темноты голос Изотова. – Я его держу. Здесь вроде бы течение послабее.

Сушков, не разбирая дороги, бросился на голос, ветки больно хлестнули по лицу. Уже рядом с рекой ноги потеряли опору, и он кубарем скатился в низину, прямо на стоявшего в воде Изотова.

– Осторожнее, медведь, – чертыхнулся тот. – Держи конец, уносит. Не могу больше.

Сушков схватился за трос и тут же почувствовал, как ожгло ладони, самолет тащило по течению.

– Упрись, упрись, дальше обрыв! – предостерегающе крикнул Изотов.

Сушков выставил вперед ноги, выгнулся дугой, трос перестал скользить. Наступило шаткое равновесие.

– Ребятки, потерпите минутку, – молил сзади Сапрыкин. – Я сейчас сплаваю, привяжу другой конец.

Он сбросил куртку, сапоги и, держа в руке веревку, поплыл к самолету. Не вылезая из воды, привязал ее к подкосу и вернулся на берег. Через несколько секунд трос в руках Сушкова ослаб, Сапрыкин утянул самолет с русла. У берега течение было слабое.

– Холодная, сволочь, – выругался Сапрыкин. – Как у нас в Ангаре.

– Ты давай подтягивай, сил нет, – буркнул Сушков.

– Мы его, голубчика, сейчас в низинку подтянем, – весело ответил бортмеханик. – Там он никуда не денется. Ишь ты, самостоятельность проявил. Я тебе покажу, как от меня бегать.

– Иди помоги Никифору, – сказал Сушков Изотову. – Я здесь один подержу.