На этот раз одним из основных аргументов Кулакова были две картинки, изображающие священников за совершением литургии. В этих картинках, до подробностей сходных между собой, была, однако, громадная для старообрядцев разница: один из священников служил на семи просфорах и крестился двуперстно, а другой – на пяти и складывал для крестного знамения три пальца. Соответственно с этим на первой картинке священника благословлял ангел, а на второй – сзади его стоял диавол. Вскользь ответив на положения открывавшего беседу Пряхина, Фома Лаврыч долго, со смаком демонстрировал и объяснял слушателям обе картинки и, наконец, сел, под довольное перешептывание своих сторонников. К ораторскому столику, не торопясь, подошел Лев Иваныч Донсков. В мешковатом пиджачке, со спокойными, неторопливыми движениями, он производил впечатление мужичка-вахлака и не внушал опасений противникам. Как оказалось, он, как и Кулаков, не имел намерения углубляться в старые писания.

– Фома Лаврыч, дай-ка мне картинки-то, – медленно и внятно произнес он, протягивая руку.

Как и Кулаков, он высоко поднял картинки, чтобы всем было видно, и начал не спеша разбирать их.

– Хорошие картинки, очень хорошие, – мягким певучим голосом, напирая на «о», говорил он, посматривая то на одну, то на другую. – Только не пойму я, что ты тут, Фома Лаврыч, нашел обидного для Православной Церкви. На этой вот картинке священник крестится тремя перстами. Три пальца сложил вместе в честь Святой Троицы, а два пригнул в знак двух естеств у Иисуса Христа – Божественного и человеческого. Очень хорошо! Так и мы крестимся. А на этой картинке он два перста поднял, а три пригнул – вид другой, а значение то же самое. У нас и так многие крестятся, мы никому не запрещаем, кто как привык. А у вас, Фома Лаврыч, как священник крестится? – вдруг спросил он.

Фома Лаврыч немного опустил голову и не ответил. Беспоповцы потому так и называются, что не имеют священников и, следовательно, у них не совершается и литургия.

– Теперь, на этой картинке, – продолжал Донсков, – священник совершает службу на семи просфорах, в знак чудесного насыщения четырех тысяч людей семью хлебами. И у нас так служат в единоверческих церквах. Вот отец Андрей так служит и крестится двуперстно, – указал он на отца Андрея Букашкина, единоверческого священника из соседнего села Теликовки. – А здесь – служат на пяти просфорах в честь другого чуда, когда Спаситель пятью хлебами пять тысяч мужей насытил. Тоже чудо, да еще больше. Там на четыре тысячи семь хлебов, а тут пять на пять тысяч. Поэтому мы, православные, на пяти хлебах и служим. И на той картинке ангел благословляет, – понятно! А на этой диавол, – не может к святыне приступить и трепещет. Тоже хорошо! А у вас, Фома Лаврыч, на скольких просфорах служат? Фома Лаврыч, да что же ты не отвечаешь? – Где же ты, Фома Лаврыч? Не вижу! Фо-о-ма Ла-ав-ры-ыч! (Кстати, впоследствии Кулаков перешел к беглопоповцам и разъезжал по беседам уже от их имени. Там ему не приходилось отвечать хоть на этот тяжелый вопрос.)

Беседа еще заканчивалась, когда ближайший сосед и кум отца Сергия, отец Григорий Смирнов, вышел из церкви и пошел к квартире С-х. Отец Григорий, как и полагалось по его фамилии, держался всегда ровно и спокойно, в приходе никаких новшеств не заводил, на съездах не горячился, на выборные должности не выдвигался и все-таки слыл беспокойным. Может быть, потому, что высказывался хотя редко, да едко, попадая своими острыми замечаниями кому хотел не в бровь, а в глаз. Например, года два назад, получивши, правда с большим опозданием против возможного минимального срока (три года), вторую священническую награду – скуфью, он, в присутствии благочинного, сумел так высказать свое мнение о произволе в представлениях к наградам, что благочинный обиделся и, пока служил, не представлял строптивого батюшку к следующей награде.