Сын гасит свет и выходит на лестницу. Запирает замки на внутренней и внешней дверях, потом второй замок на внешней двери. Потом проверяет, что точно запер ее на оба замка. Потом уходит из конторы домой. Но снова возвращается, чтобы проверить, что не забыл закрыть на второй замок, когда проверял, что запер его. Он пересекает площадь и проходит мимо местной пивнушки, которая сейчас закрыта на ремонт. Минует продуктовый на углу, раньше его держал добродушный, но немного рассеянный мужичок, казалось, он все время спит за прилавком, а теперь вот, похоже, окончательно его прикрыл. Проходит мимо висящих на цепочках вывесок «Оздоровительный тайский массаж», «Парикмахерская K & N», мимо башнеобразного зеленого уличного писсуара и доски объявлений, на ней развешаны ксерокопии формата A4 с рекламой выгула собак («преданный друг собак с 1957!»), феминистского стендапа, починки велосипедов и занятий зумбой. Дальше у него на пути станция метро, обанкротившаяся кофейня, разорившаяся прачечная. Он уже готов кивнуть в сторону того места, где днем сидит попрошайка, но сейчас там пусто, лежат только несколько пледов, пустая миска да обрывок картонки с фотографией попрошайкиных детей. Сын поворачивает направо, на пешеходную улицу, по заасфальтированной, а до недавнего времени гравиевой дорожке минует большое футбольное поле с искусственной травой, красный домик с раздевалками и рощицу. В рощице дорожку уже несколько дней перегораживает поваленное ветром дерево, которое все не могут убрать. Он проходит квартал с виллами, перекрестки с круговым движением, потом стройку.

– Ну что, встретил его? – в полудреме спрашивает жена, когда он забирается в постель и ложится рядом с ней.

– Не сегодня, – шепчет он.

Дедушка, всеми забытый папа, ждет автобус из аэропорта, а того все нет. Он болен. Он умирает. Он выкашливает легкие. Он почти ослеп и вряд ли переживет эту ночь. А во всем дети виноваты. Пропади она пропадом, эта окаянная страна с ее промозглой осенью, бессовестными ценами на такси и нагоняющими тоску телеканалами. Он до сих пор помнит, что показывали по телеку, когда он только сюда переехал. Сначала – прогноз погоды, потом передача для детей: два разноцветных носка с бусинками вместо глаз и ручками как у скелетов уверяют, что классовая борьба очень важна для достижения общественной гармонии. Потом – снова погода. Потом – передача под названием «Доска объявлений», в ней власти раздавали советы о том, что делать при ожогах у ребенка (отведите ребенка в душ, подставьте место ожога на двадцать минут под прохладную, но не холодную воду, не снимая с ребенка одежду), после этого ‒ сюжет о том, как важно иметь при себе спасательные шипы, когда катаешься на лыжах или коньках, потом – выпуск новостей, потом – прогноз погоды, потом – вечерний фильм, и всегда, в ста из ста случаев, документальный фильм о каких-нибудь латиноамериканских поэтах или украинских пчеловодах. И все же он просиживал ночи напролет в компании включенного телевизора, когда не мог уснуть. И хотя чувствовал он себя одиноко, он не был один, ведь у него была она. Это ради нее он сюда приехал. Она заставила его все бросить. Никакой свободы выбора у него не было.

Любовь – это противоположность свободе выбора. Любовь на 100 процентов недемократична, 99 процентов голосуют за того усатого в военной форме и с военным прошлым, чей портрет висит в каждой табачной лавке, на всех проспектах, в каждой парикмахерской, в каждой забегаловке до тех пор, пока не вспыхнет революция, тогда все эти портреты выкидывают вон, топчут и жгут, вместо них вешают портрет другого усатого – в военной форме и с военным прошлым, который твердит, что тот, предыдущий, с усами и военным прошлым был ненастоящим вождем, он был продажный и заботился о стране не так, как она того заслуживала. Любовь – это диктатура, думает папа, а диктатура – это хорошо, потому что абсолютно счастлив он был как раз, когда у него было меньше всего свободы, когда он знал, что погибнет, если ее не будет рядом. Ее. Его жены. Его бывшей жены. А из той неудавшейся революции он извлек по крайней мере один урок – ситуация, когда власть в руках у сильной личности, имеет свои преимущества. Голоса отдельных людей не имеют никакой ценности.