— Почему не начинают? — Он протянул перчатки помощнику.

— Вас ждут.

Остановился у седьмого ряда в проходе, снял пальто, отдал его, поправил пиджак. Высокий, широкие плечи, с хищным взглядом и темной щетиной, он сел в свободное кресло рядом с яркой брюнеткой.

— Уже можно, пусть начинают.

Помощник кивнул, быстро скрылся, брюнетка прильнула к плечу, провела пальцами по рукаву пиджака, но сразу отдернула руку, поймав недовольный взгляд.

— Почему так долго? — спросила шепотом.

— Дела. И я тебя просил не задавать мне таких вопросов.

— Извини.

Прогремела музыка, на сцене начало что-то происходить, мужчине было это неинтересно, он достал телефон, стал проверять почту. Было слишком много дел, чтобы отвлекаться на балет, в котором он ничего не понимал.

— Это она, Дима, посмотри, это она.

— Кто?

— Дочь моя, я же говорила, мы ради нее прилетели, я наконец должна вас познакомить.

Мужчина убрал телефон, взглянул на сцену, там было слишком много движения, но взгляд цеплялся к тонкой фигурке девушки в красном. Она легко взлетала, взмахивала длинными ногами, кружилась, стоя на пальцах, и при этом улыбалась.

Нет, это была не девочка с фотографии, которую ему показывал Вальтер, это была молодая женщина. Красивая, яркая, тонкая, с ослепительной улыбкой и невероятной гибкостью.

Закинул ногу на ногу, откинулся на кресле. Но чем дольше он смотрел, как девушка танцует, тем четче в голове пульсировала мысль, состоящая из двух слов.

«ОНА МОЯ».

С этой минуты и до того момента, пока он не передумает.

Все, что когда-то принадлежало Туманову, теперь досталось ему.

Бизнес, дом, жена.

Теперь и его дочь.

Все так удачно сложилось.

3. Глава 2

Если бы не музыка, то тишина за столом была бы оглушительной.

Держу спину ровно, смотрю в тарелку, перебираю вилкой и ножом рыбу. Не хочу есть, даже тошнит. Не от еды, а от ситуации, от этого странного ужина.

А еще больше от матери, которая вот так просто может ворваться в жизнь уже взрослого и совершеннолетнего ребенка, устанавливать свои правила и что-то требовать. Не просто просить, а ставить условия, и все это делать с милой улыбкой доброго ангела.

Я даже не ожидала ее увидеть после завершения концерта. Перед этим не было ни звонка, ни сообщения о том, что она прилетит. Но выступление прошло на удивление хорошо, поэтому появление Инны Тумановой вызвало не такие сильные эмоции и не настолько яркую реакцию, какую можно было ожидать.

Мать удивила потом. Сильно удивила.

Я отработала свою партию хорошо, конечно, были небольшие помарки, от укоризненного взгляда Симоны было не спрятаться. По мимике, по тому, как слегка приподнималась ее левая бровь и губы сливались в одну линию, было видно, что она чем-то недовольна. Впрочем, это было ее обычное состояние.

Симона Марковна требовала от всех нас выкладываться на пределе своих возможностей. На каждом уроке выжимала последние соки, закаляя хрупких тонких девочек и мальчиков, как горячую сталь, раскаляя докрасна, а потом окуная в ледяную воду.

Воспитывая оловянных солдатиков, безупречных, совершенных куколок-балерин, что по одному движению ручки и поворотному механизму на шкатулке должны танцевать и радовать. Но в то же время твердила о том, что мы должны быть индивидуальны, что в каждом взмахе руки и повороте головы должны быть чувственность, душа, характер.

Не все пойдут в эту профессию, но все о ней мечтают. Мест хватит не для каждого, а те места, которые есть, достанутся самым трудолюбивым. Самым достойным, упорным, готовым пойти на самоотречение ради сцены, ослепительного света софитов и взрывов аплодисментов.

Когда во время тех самых аплодисментов и поклона на сцену вынесли огромную корзину багрово-красных роз, удивились, кажется, все, кроме меня. Я решила, что это цветы Симоне, нашему балетмейстеру и педагогу по хореографии, или директрисе от каких-нибудь богатых спонсоров.