Сразу представился балкон над пустынным пляжем, горячий ветер в лицо и прохладная за спиной комната с широкой заманчивой кроватью. С кем только лететь? Одному неправильно, потянет через пару дней на нежное, начнешь суетиться, искать приключений, напорешься… Несолидно. Надо кого-то брать. Татьяна Николаевна не подходила. Протасов дорожил сложившимися, как ему казалось идеальными, отношениями в стиле параллельных прямых. Не хотелось рисковать ими недельной проверкой. Татьяна Николаевна же с этим, введи её в курс дела, не согласилась бы конечно. Протасов ей нужен в широком диапазоне, инстинктивно.

Миллиона три лет назад женщина первой, желая сберечь прижимая к груди не одного, а сразу двух детенышей, встала с трёх конечностей на две задние. Стали заняты все руки-ноги и прокормить себя и детей одна уже не могла. Потребовалась помощь самца, конкретного папаши, чтобы он добывал питание и помогал в быту. Так появилась семья. Нужда в муже закрепилась в инстинкт. У Татьяны Николаевны с этим инстинктом не заладилось давно, короткий брак, стремительный развод. Теперь она была очень не против вместо пунктирных встреч видеть Протасова каждый день пусть даже перед телевизором. Пора к кому-то прибиваться, жить одной женщине неприлично.

Протасов задумался о персоналиях. Кота в мешке не хотелось. Неизвестно как себя проявит в полевых условиях. Начнет на столе плясать, лифчиком размахивать или, не дай Бог, из окна по пьяни блеванет. Требуется человек знакомый, надежный, но и с эффектом волнующей новизны.

Тут-то вовремя, как солнце над Японией и взошла кстати расставшаяся со вторым гражданским и, стало быть, открытая для предложений Ася Эф.

– Имбирного чаю, пожалуйста, – обратилась Ася к величавому официанту: – без меда и в большой чайник. – Затем, запоздало согласовывая вопрос, повернулась к Протасову: – Правильно?

– Да. И штрудель. – Кивнул Протасов и спросил в свою очередь: – Тебе-то что сладкого? Вишневый торт?

– Пожалуй.

Официант отчалил степенно, как ледокол. За окном пешеходы форсировали полноводный Цветной бульвар.

Протасов залюбовался Асей, он только что разглядел её карминовые блестящие глаза. Не подозревая в них новых цветных линз в минус три, он не чувствовал себя обманутым. Ему захотелось быть с Асей, говорить про неё «моя Ася», знать какова она на вкус и запомнить запах. Захотелось её познать. Ася ему ожидалась мягкой, податливой и подвижной.

– Тебе не надоела слякоть? – Протасов, разлил прохладный, видно путь ледокола обратно пролегал через полюс, чай и продолжил: – Махнем-ка на море, Ася.

– На какое? – Ася оторвала взгляд от пешеходов за окном.

– Как это «на какое»?. – Удивился Протасов: – На теплое.

– Черное знаю, Желтое, Красное… Даже, Мертвое, но «Теплое»…

Ася смотрела сквозь карминовые линзы с сомнением: приятен, респектабелен. Почти на двадцать лет старше. Разумно ли рассматривать кандидатом?.. Но это предложение про море…

Раньше она была влюбчива. Мальчики, потом юноши, парни, молодые люди и, наконец, мужчины волновали и беспокоили. Любовь ей представлялась как в советском кино, когда люди строго обнимали друг друга, почти помпезно, соприкасались губами и под олицетворяющую вихрь в их душах, громкую музыку удалялись из кадра, словно космонавты на самую дальнюю планету. В её же жизни это случилась совсем не по кино. С нею вышло липко, нечисто и болезненно. Она оттягивала, страшилась, не хотела этого над собой. Он настаивал, проявлял силу, хватался, склонял…

Потом она сидела на краю ванны и смотрела, ошеломлённая и несчастная, на густую бурую воду.

На теплое море отправились ночным рейсом. Поспели к завтраку. Пахло горячим хлебом и счастьем. Их багаж нес немолодой мужчина похожий на пацана. В номере ветер трепал занавеску спутав её, должно быть, с флагом пиратского фрегата. Балдахин над кроватью выглядел многообещающе, как занавес в академическом театре перед премьерой.