– Добрый день, Всеволод Владимирович… Генерал приглашает вас пообедать. – Следователю, вытянувшемуся по стойке «смирно», сухо бросил: – Вы свободны.

Когда поднимались в лифте, мужчина поинтересовался:

– Как себя вел следователь сегодня? Никаких бестактностей? Был корректен?

– Вполне… Пережить такое горе…

– Какое горе? – мужчина нахмурился.

– У него отец перенес тяжелый инфаркт… Сейчас стало лучше, вот он и перестал быть таким раздражительно-забывчивым…

– Да, да, – рассеянно согласился мужчина. – Как хорошо, что вы отнеслись к нему снисходительно, отец есть отец…

А у немцев такого прокола не могло произойти, подумал Исаев. Видимо, этот хлыщ не посвящен в подробности игры, иначе он бы посочувствовал Сергею Сергеевичу – смерть отца, горе… Интересно, напишет он рапорт о нашем разговоре или нет? Если напишет, его уволят, это точно… Любопытно, как он себя поведет, если я скажу ему о проколе? Ты думаешь использовать его, спросил себя Исаев. Напрасно, не выйдет. Он убежден, что служит Идее и что я действительно враг. Сергей Сергеевич во время первого допроса заметил, что сейчас времена другие, зря никого не сажают, ежовщина выкорчевана товарищем Берия по указанию Вождя; без улик и бесспорных доказательств прокуратура ныне не даст санкции на арест… Какие на меня могут быть улики или доказательства? Да и посадили меня, как выясняется, только для того, чтобы включить в комбинацию по Валленбергу. В теплоход сунули от растерянности, я ж постоянно твердил: «Скорее берите Мюллера, бога ради, товарищи!» В «Лондоне» мотали на излом, на даче начали настоящую игру… И ни слова о Мюллере… Почему? Если бы меня сразу отвезли домой, я бы пошел на любое задание; мы умнеем в камерах, на воле живем иллюзиями… «Отвезли домой», зло повторил он; квартира опечатана, Сашеньку мучают в Бутырках, принуждая учить то, что она должна мне сказать… Бедненькая моя, нежность… А если бы ты приехал раньше? И тебя бы не бросили в камеру? И ты бы узнал ее адрес и пришел к ней? И увидел в ее квартире этого самого доктора Гелиовича?

Мой Саня здесь, Исаев оборвал себя; сейчас надо сделать все, чтобы мне его показали. Я должен увидеть его… И потребовать его дело… Иначе я пойду под пулю, но не шевельну пальцем, чтобы помочь им выйти из «сложного положения» со Швецией…

…Иванов на этот раз поднялся из-за стола, вышел ему навстречу, молча пожал руку, кивнул на длинный стол совещаний, где был накрыт скромный обед (бульон с яйцом, котлета с долькой соленого огурца и пюре), снял свой потертый пиджак и сказал:

– Как вы понимаете, я слушал весь ваш разговор с Гаврилиной… Я лишен сантиментов, но сердце у меня прижало, признаюсь… Вы же настаивали на свидании, не я…

– Надеюсь, вы позволите нам увидеться еще раз?

– Позже.

– Это зависит от тех условий, которые вы намерены мне поставить?

– Нет. Давайте кушайте, а то остынет…

Ел Аркадий Аркадьевич сосредоточенно, очень быстро, зато кофе пил смакуя, маленькими глоточками, чуть отставив мизинец; закончив, нажал кнопку под столом; вошел вальяжный мужчина, унес поднос, артистически придержав дверь локтем левой руки так, что она не хлопнула, а мягко притворилась.

Аркадий Аркадьевич поднялся из-за стола, походил по кабинету, потом остановился напротив Исаева и сурово спросил:

– Теперь, видимо, вы захотите узнать все о сыне?

– Да.

– Вы не верите, что он пропал без вести?

– Не верю.

– Правильно делаете… «СМЕРШ» схватил его в Пльзене, когда там еще стояли американцы… Он утверждал, что бросился искать вас… Ему якобы сказал полковник военной разведки Берг, что вас арестовали в середине апреля, а потом, как и всех заключенных, транспортировали в район Альпийского редута… Откуда Берг из военной разведки мог узнать про ваш арест? Вы верите в это?