Астервейг вновь убрал руки за спину, перекатился с пятки на носок, о чём-то поразмыслил и всё с тем же неспешным достоинством направился к выходу, но в последний момент передумал.

– Что у тебя на уме, Вегдаш? – прямо спросил он.

– Верная служба моему церосу, – с тенью ухмылки ответил нагур.

– Хм… Ты из тех, у кого всегда есть собственный интерес. В чём он в этот раз?

– В верной службе моему церосу.

Астервейг улыбнулся – жёстко и холодно.

– Тогда бы ты уже спешил сдать меня Найриму. Но ты не сдашь. Какая у тебя цель?

– Кир наставник, – Вегдаш поднялся и отвесил в сторону Астервейга формальный полупоклон, – не лучше ли вам побеседовать с попугаем в Птичьем саду цитадели? Он знает нужную фразу не хуже меня и готов повторять её бесконечно. Меня же прошу простить – дневные заботы берут своё, веки отяжелели настолько, что сквозь оставшиеся щёлочки я вас едва могу разглядеть. Пойду спать. Доброй ночи, – и он вышел из грота.

Астервейг проводил нагура ледяным взглядом.

– Что же ты задумал, сучий хвост? – вполголоса протянул он. – Меня ты не сдашь, в этом я уверен. Но убрать – попробуешь. И уцелеет тот из нас, кто успеет первым, и не только раньше другого, но и вовремя. Все мы из жил, костей и крови, Вегдаш, все мы смертны…

***

Утром Тшера, заласканная, зацелованная, залюбленная истосковавшейся нежной страстью, проспала.

«На построение ещё успею. Но влетит за отсутствие на утренних упражнениях. А и Неименуемый с ними!»

Она потянулась на перине, удивительно мягкой для гостевых комнат дешёвого трактира, загородилась ладонью от утреннего солнца, бьющего сквозь пыльное окно прямо ей в глаза, с лёгким сожалением отметила, что Виритай уже ушёл – вчера он упоминал, что обоз, который он сопровождал охранником, отправляется с рассветом.

«Жаль, ты неместный».

На его стороне смятой постели лежал вышитый чехол с курительной трубкой. Не потерял, не забыл, а оставил в подарок – в этом Тшера была уверена.

«Самое ценное, дороже только меч… и бусина покойной жены в бороде».

Тшера села, скрестив ноги, раскрыла чехол, задумчиво погладила тонкий длинный мундштук пальцем.

«Курить одну трубку на двоих – всё равно что целоваться…»

– Стой! – крикнул Римар, выбежав к роднику. – Стой!

Каннам замер почти у самого верха стены, мгновение помедлив, ухватился за её край, подтянулся, взобрался наверх и только потом посмотрел на подоспевшего к стене Римара. Тот не видел выражения его лица – на фоне занимающегося рассвета Каннам был просто чёрным силуэтом, но вся его поза казалась напряженной и выражала недружелюбие.

– А то – что? – со злой издёвкой спросил Каннам, скидывая с плеча моток толстой верёвки. – Отцу наирею скажешь?

– Не скажу, – угрюмо ответил Римар. – Слезай, и мы пойдём на ритуал. Никто ничего не узнает.

– Сдались мне эти ритуалы и эти татуировки!

– Брат Каннам. Ты же знаешь, кто ты есть. – В голос Римара против его воли пробрались просительные нотки. – Уйдя из брастеона, ты не только преступишь обеты. Ты натворишь больших бед, Каннам-сангир.

– Самая большая беда для меня – разменять свою жизнь на бесконечные молитвы, брат Римар. Молитвы, на которые ответа нет и не будет – ведь мы должны стремиться к внутренней тишине. Я не хочу тишины. Я хочу жизни со всем её грохотом. – Он принялся разматывать верёвку.

– Ты не справишься со своими силами, не совладаешь с арухом и лишишься ума. Если до сих пор его не лишился, – ещё раз воззвал к нему Римар, но Каннам лишь хмыкнул. – Я не позволю тебе уйти! – заявил Римар решительно.

– Тогда тебе придётся задержать меня, – лениво отозвался Каннам, а без боя я не дамся. Ты прольёшь кровь, Римар – разобьёшь мне нос или губу – и потеряешь возможность стать Йамараном. Подумай хорошенько. И иди прочь.