Третий наместник вежливо улыбнулся.

– Я считаю, что это решение цероса мало подлежит обсуждению, все мы не в той власти, чтобы вмешиваться в столь тонкие и высокие сферы. Но Найрим-иссан может рассчитывать на мою поддержку, если она ему потребуется, и моя верность – с ним до конца. На мой взгляд, он исключительно прав в том, что времена изменчивы, люди – тоже, и мы не должны отвергать возможные улучшения. Если не церосу менять этот мир, то кому же? И не забывайте, что Найрим-иссан – церос по крови и по праву рождения, а значит, ставленник самого Первовечного. – Наместник немного помолчал. – В конце концов, если что-то пойдёт скверно, отвергнутый ритуал всегда можно вернуть.

Астервейг поиграл желваками, перевёл взгляд на до сих пор молчавшего наставника бревитов, крупного мужчину лет шестидесяти:

– А вы что скажете, кир наставник?

Тот вмиг побледнел, затем покраснел до свекольного оттенка и вновь побледнел, перебегая взглядом с Астервейга на цероса и обратно.

– Если я правильно понял цероса, – осторожно начал он, – данный вопрос не нуждается м-м-м… м-м-м… в нашем рассмотрении. Найрим-иссан просто довёл до нашего сведения некоторые… м-м-м… м-м-м… нововведения.

– В той сфере, в которую церос вряд ли имеет власть вмешиваться, – прошипел веледит. – Не думаю, что отец наирей одобрит подобные… нововведения.

– Церос в своих землях имеет власть вмешиваться в любую сферу, брат веледит! – грозно возразил Найрим. – Мало того, церос не нуждается в одобрении и волен наделять властью любого на своё усмотрение. И если отец наирей пойдёт против моей воли, в брастеоне будет другой владыка, доказавший своё послушание воле Первовечного – и моей, воле наместника Первовечного в Бытии.

Уже готовый отстаивать свою позицию скетх медленно закрыл рот, так же медленно моргнул, и по изменившемуся выражению его лица Астервейг понял, что утратил в нём союзника.

– Как же так, брат веледит, – начал он, – неужели вы позабыли о своих священных клятвах чтить заветы и волю Первовечного?

– Я чту его заветы, – тихо, но очень напористо произнёс скетх. – И следую его воле. Чрез кого ему являть её в Бытии, если не чрез цероса по крови и праву рождения? И если вы тоже чтите Первовечного более жизни своей (как и положено благонравному мужу!), то повинуетесь…

– Мне нет дела до вашего Первовечного, – перебил скетха окончательно вскипевший Астервейг. – Я его в глаза не видел!

– Вера есть не то, что требует доказа…

– Да замолчите уже, брат веледит! И палец свой опустите, на фреску поучающего Маурума вы всё равно не похо́дите! Вы предлагаете, – Астервейг перевёл бешеный взгляд на цероса, – разрушить один из религиозных устоев, а религия – это фундамент и мерило для простого народа! Вы заставите людей усомниться в верности того, во что они свято верили не одну сотню лет. И они усомнятся, а засомневавшись в одном, подвергнут сомнению и всё остальное, утратят единый для всех канон, каждый измыслит себе свой, и начнётся грызня за то, у кого этот канон вернее! Всё закончится бунтом, Найрим-иссан, потому что и основание власти цероса в конце концов станет для них сомнительным!

– Вы сгущаете краски, кир наставник, – мягко обратился к нему нагур. – Религия останется прежней, Первовечный – тем более. Даже служение амарганов не изменит своего пути и назначения. Преобразится лишь конкретный ритуал, но это, я полагаю, лишь порадует простой люд. Родителей амарганов – так точно.

– Народ твердолоб и закоснел в своих убеждениях, невозможно изменить одно, не поломав всё остальное!

– Твердолобы сейчас вы, кир наставник. – Нагур сверкнул извиняющейся белозубой улыбкой, словно ему пришлось подметить очевидное для всех, но не для Астервейга.