– Я и останусь главным врачом. – Радецкий мило улыбнулся, как крокодил, решавший, сожрать выбранную жертву целиком или выплюнуть тапочки. – Как бы Олегу Павловичу ни хотелось, чтобы было иначе. – Она изменилась в лице. – Мальчик вас видел, когда вы отключали устройство. Он просто не понял, что именно вы делаете, но его показаний будет вполне достаточно.

– Для чего?

– Для возбуждения уголовного дела. Вы же этого добивались, да? Вы, Тихомиров и ваш блогер. Только дело будет возбуждено не против меня или моей жены, а против вас, Катя. Умышленную порчу чужого имущества можно впаять точно. Не говоря уже об оставлении пациентов в заведомой опасности. Как вам вообще могло прийти в голову испортить аппарат перед процедурой Севы Васильева! Вы не понимали ее важности и того, что препарат уникален? Ладно Тихомиров, он мерзавец. Но вы же – медицинский работник, Катя! Неужели ради мести можно пожертвовать жизнью или здоровьем чужого ребенка?

– Вы не думали о дочке Олега, когда его увольняли, – выпалила Рыкованова.

– О дочке должен думать сам Олег. Он не очень-то заботился о последствиях, когда ввязывался в сомнительные аферы. В этот раз я его не отпущу так легко, как в прошлый. Он вряд ли сядет, конечно. Срок грозит только вам, но от ошметков его репутации совсем ничего не останется.

– Срок? Мне?

Ее злобное и глуповатое лицо стало совсем растерянным.

– Ну вы же испортили два дорогостоящих аппарата и чуть не сорвали жизненно важную процедуру. Не Тихомиров!

– Он меня заставил! – воскликнула она.

– Пытками? – осведомился Радецкий.

Ему вдруг стало ужасно скучно. Он даже не думал, что женщина так легко сдастся. И его врага сдаст тоже. Хотя негодяи и подонки остаются такими же, даже в отношении близких. Фу, пакость какая!

Рыкованова вдруг зарыдала, некрасиво, навзрыд. Радецкому всегда было неприятно смотреть на плачущих женщин, словно в слезах крылось что-то непристойное.

– Владимир Николаевич, что же делать? Я не хочу в тюрьму, я не вынесу.

– Берите ручку, бумагу и пишите, как все было, – с напором сказал он, закрепляя быстрый успех.

В отличие от этой дурочки он понимал: ей вряд ли что-то угрожает. Недоказуемо это все, а значит, ненаказуемо. Главное, чтобы ей сейчас Олег не позвонил. Бумага, которую Екатерина послушно уселась писать, была нужна только ему, чтобы отбояриться от начальства и всевозможных проверок. Судьба Рыковановой его совершенно не интересовала – после того, как он ее уволит, конечно.

Спустя пятнадцать минут он держал в руках лист бумаги, исписанный неровным почерком. Текст содержал огромное количество чудовищных ошибок, но смысл они не искажали. Черным по белому говорилось о том, как Олег Тихомиров уговорил Екатерину Рыкованову вывести из строя аккумуляторы двух инфузионных насосов, чтобы причинить неприятности главному врачу больницы Владимиру Радецкому и его жене Владиславе Громовой, директору фирмы «Мед-Сервис».

Он как раз заканчивал чтение, когда зазвонил телефон. Это была журналистка Инесса Перцева.

– Здравствуйте, Владимир Николаевич, – сказала она. – Я нашла поганца, который серию публикаций запустил. Руки ему больше не мешают, пилы не надо. Готов публиковать опровержения и все такое.

– Спасибо, Инна, – сказал Радецкий сердечно. – Опять выручила. А «все такое» я тебе сейчас пришлю. Увлекательное будет чтение. У поганца число просмотров рванет в недосягаемую высь.

Он быстро сфотографировал лист бумаги, который держал в руках, и отправил его Перцевой и заодно Ивану Бунину.

– Что сидим? – спросил он притихшую у стола Рыкованову.

– А что надо делать? – не поняла она.