Георгий и не надеялся на ответ, но этот взгляд… Она была напугана. И ножницы на террасе, возможно, их следовало бы забрать… Дверь за ним затворилась, и в комнате стало тихо. Лишь морской ветерок, что гулял по комнате, заходя в большие ставни террасы, разносил по воздуху ароматы муската. Он тянулся за Георгием до самой двери. Сковывающий… Сбивающий с ног.

Обеденный зал.

Ему Георгий отвел самую просторную и светлую часть особняка. Стены и пол в нем сливаются в одно единое очертание, от безмерного количества света, заливающегося из гигантских окон, темные вкрапления на молочном мраморе были едва различимы. Белое царство безмятежности.

За громоздким столом на 20 персон в самом дальнем углу перед пустыми приборами одиноко сидел худощавый седой мужчина преклонных лет. Он выглядел смертельно усталым – его голова держалась на хилых сморщенных ладонях, а маленькие глаза с лисьим разрезом слезились. Проклятая бессонница. Всегда педантично отглаженный воротничок на его шее в этот день был примят.

– Паоло! – раздался низкий голос, который приближался из холла сверху по лестнице со второго этажа.

Старик вздрогнул и вытер нос.

– Вот ты где. – показался во входной арке Георгий и косо посмотрел на батлера, поправляющего манжеты на костюме. – Тебе пора объясниться: ты уже второй день прячешься от меня по всем углам поместья. Что ты здесь забыл?

– Синьор Кавалли. – откашлялся он и привстал на месте, чтобы поприветствовать хозяина. – Меня позвал сюда главный повар: он интересовался, какие пожелания будут у вашей гостьи на счет меню. Будьте так добры, объясните ему сами, почему ей не нужно накрывать стол в обеденном зале или в саду.

– Паоло, мой дорогой Паоло… – подошел к нему сзади Георгий и похлопал по плечу. – Подумай сам, как не волновать прислугу по поводу Анны. В конце концов, это – твоя работа.

Видя нездоровый вид старика, он озадаченно сел рядом с ним за столом и скрестил руки в замок:

– Я вижу тебя что-то тревожит. Расскажи мне?

Батлер вновь рухнул на стул и схватился за голову.

– Я все жду, синьор… Все жду, когда вы одумаетесь… Почему же вы до сих пор не одумались?

Слова невпопад срывались с его губ и бились о глухой деревянный спил. Он был жалок: язык отказывался плести паутину из связных предложений. Весь в саже и угольной пыли, он с киркой в немощных руках пытался пробить многокилометровые горные недра безумия своего хозяина; он знал, он был уверен – в них сокрыты прекрасные алмазы, чистые и драгоценные.

– Как же вы можете оставаться таким спокойным, таким равнодушным?! – прикрикнул батлер, не выдержав молчания и безучастия к своим обращениям.

Георгий фыркнул, отодвинулся со стулом назад и прогулочным шагом направился к другому концу обеденного зала. Попытки старика достучаться до него были тщетными. Он вновь закрыл лицо ладонями.

Его хозяин между тем молчаливо брел к своему самому любимого глиняно-медному фортепиано, стоящему рядом с высоким и грубым винным шкафом. Редкостная вещица. Раритет. Достался ему на черном аукционе за баснословные деньги – местами поцарапан, но при том отполирован им лично до дыр.

Сквозь пальцы Паоло с ужасом наблюдал, как его синьор погладил инструмент, словно пушистое домашнее животное, уселся на стул и принял подготовительную позицию перед игрой: локти Георгия расслаблено опустились, позвоночник и макушка головы вытянулись к потолку, грудная клетка раздулась и замерла. Ресницы коснулись лиловой кожи под глазами.

Он трепетно прощупал белые клавиши, точно боялся обжечься, и разыгрался легкой пяти нотной мелодией. Голова покачивалась в унисон с переливами и только изредка поглядывала вниз на нотную тетрадь. Звуковые волны подхватывали на лету все тяготящие суждения и уносили их назад в плен безмолвия.