Георгий почувствовал, как горло запульсировало, а педаль непроизвольно топнула в пол.
Будоражащие звуки рояля грянули и отдались эхом от стены к стене. Они просачивались на террасу в ночную бурю и бились о потолок мучающегося от бессонницы батлера этажом ниже.
Ванесса облизала высохшие губы и стиснула зубы: ее сердце вот-вот навсегда остановится. Химия и страсть разрывали в клочья ноты и творили нечто невообразимое; пальцы выбивали уязвимые молоточки струн, и трицепсы Георгия напрягались все больше с каждым новым порывом. Он уже не мог молчать – душа ныла и маялась от слабости перед ней.
Член Георгий набух и под ребрами запекло клеймо. Ванесса остановила на ходу слёзы, опустошив до дна бокал, и сбросила с тела простынь, бесстыдно закусывая нижнюю губу.
Сильные руки хаотично ударили по клавишному ряду, завершая мелодию бессвязным басом. Крышка рояля захлопнулась.
Георгий набросился на Ванессу, твердо намереваясь разорвать ее на части; его руки больно сжали упругие бедра, затем грудь, горячий живот, пока язык дирижировал у нее во рту, искусанный и измученный ожиданием. Книги и подсвечники полетели на пол, туша на лету свои языки пламени.
– Как же долго я мечтал об этом! – твердил он в бреду, глиссируя губами по всему ароматному телу.
Стоны Ванессы отдавались в его голове ударными гаммами старого инструмента и разжигали новый огонь вдохновения в его серых глазах.
Глава 9
За несколько секунд адреналин в крови художницы подскочил к отметке «Max». Георгий подбирал слова, пока возможности уничтожить его одна за другой проносились мимо. Она не решалась.
– Я хочу объяснить, почему ты здесь, Анна.
Он положил указательный палец между губой и носом и вновь смолк.
Какого чёрта ты пялишься на меня? Чокнутый. Все, сейчас… Нет! Не могу!
– Я тебя слушаю, Георгий. – не выдержала Анна, ненавидя себя за нерешительность. – Как ты собираешься объяснить то, что сначала бессовестно втерся ко мне в доверие, а потом…
На глазах Анны вновь навернулись слёзы. Она не могла. Не могла этого сделать.
– А потом предал меня!
– Не предавал. – пресно возразил он.
Анна зажмурилась, пытаясь подавить эмоциональный всплеск. Линии на ее лбу изогнулись барханами в пустыне, а нос мгновенно переполнился липкой влагой. Георгий был холоден и тверд, как могильная плита, и давить на его жалость казалось столь же бессмысленным, как пытаться отгрызть собственный локоть. Этому человеку была чужда жалость.
– Я помню, как ты первый раз взяла меня за руку. А ты, помнишь? – спросил он, прикоснувшись к запястью Анны.
Девушка мгновенно одернула свою руку. Настало время всадить в его горло лезвия.
– А я помню. – продолжил он, поглядывая на неподвижную руку за спиной Анны. – Нет, это было не тогда, когда ты помогала мне принять правильное положение, и не тогда, когда я подавал тебе полотна с чердака… Это произошло в том маленьком ресторанчике недалеко от твоей мастерской, в котором мы ужинали в наш последний вечер. Было так много работы… У меня затекло все тело, и оно страшно ныло, но я не жаловался. Помнишь? Мы выпили по бокалу сухого вина, и ты хотела еще, но я говорил: «Анна, тебя ведь ждет твой жених». А ты тогда ответила…
– Замолчи! – прошипела сквозь зубы она.
Сейчас. На счет три – раз… два…
Георгий улыбнулся сам себе и встал с дивана. Он прошел вдоль террасы, обойдя стол с пустой посудой и уперся кованую ограду, отделяющую его от пропасти стихии.
Чёрт!
Море внизу смеялось, укутывая в белое покрывало пены помосты и подножья скал, пена таяла, лопалась и шептала прощальные мантры перистым облакам над их головами.
– Между мной и этим берегом внизу ровно семь секунд свободного падения. – вдруг сказал Георгий, глядя на торчащие пики скал. – Можешь себе представить эти короткие до невозможности семь секунд?