– Келинда, ты готова? – Дядя, одетый по последней гарлетонской моде, заглянул в комнату.

– Да, дядюшка. – Кея осмотрела себя в зеркало. Розовое платье из илдонского шёлка очень шло ей, подчёркивая красоту белоснежного лица и золотистых локонов, в сложной причёске, спадавших на плечи. Но она тут же отвернулась. Что ей эта красота, если её не видит Сай?

– Ты прекрасно выглядишь! – дядя посмотрел на неё с нескрываемым удовольствием.

Кея подала ему руку, и они проследовали вниз по лестнице к парадной зале. Музыка стихла. Дядюшка открыл дверь, и они вошли. Кея подняла голову, чтобы осмотреть зал, и тут же опустила, покраснев. Все взгляды были устремлены на неё. В них читалась и зависть, и восторг, и удивление, и восхищение. Мистер Друфарс сполна наслаждался этой минутой, не замечая, что племяннице не по себе. Потом был подан сигнал к балу. Музыка заиграла снова. Начались танцы.

Кея не успела оглянуться, как её бальная книжка была исписана до самой последней страницы. Она была бы и рада не танцевать, но подходящей причины для отказа не нашлось. Да и стоять в одиночестве, разглядывая резьбу на колонне, ей совсем не хотелось, ведь она почти никого не знала на балу. Не с кем было поговорить по душам или обсудить последние новости. Наверное, в том, что у неё нет подруг, была отчасти и заслуга дяди. Он считал, что общаться ей подобает только с детьми из знатнейших родов Гарлетона. Но ни с кем из них, у неё не сложилось дружеских отношений. Да и зачем ей подруги – у неё с детства был Саймон. Они делились новостями, рассказывали друг другу все тайны и секреты. Он приходил с приёмным отцом почти каждый день, и пока отец болтал с кухаркой, а та расплачивалась за мясо, они играли в саду. Кея сама не поняла, как любовь выросла из дружбы, просто в один ясный солнечный день, Сай сказал, что любит её, и всегда будет любить. Им тогда было по шестнадцать. А она? Разумеется, она его тоже любит и будет любить всю жизнь! А как же иначе?

Проплывая в танце мимо одной из колонн, она заметила в углу залы мужчину. Он стоял так одиноко и выглядел так несчастно, что ей даже стало жалко его. Старый фрак, давно вышедший из моды, потёртые ботинки, взъерошенные чёрные волосы и какие-то нелепые очки, всё время спадавшие на нос – одним словом, чудак. Он выглядел так чужеродно на этом балу, что Кея подумала: «И как только его заставили появиться здесь?» При первом же удобном случае она спросила у одной знакомой леди, кто этот странный мужчина.

– О, дорогуша, это Грегор Рихтер, племянник правящего лорда Эрдариуса. Слышала о таком? Важная шишка. У этого племянника денег – куры не клюют, но с головой у него не в порядке.

– А что такое?

– Да он с утра до ночи сидит над книгами! Вроде, что-то исследует. Он же -профессор. Да только преподавать отказывается, хотя дядя мог бы без проблем устроить его в академию. Говорят, дядя даже не оставляет мысли его женить. Но я тебя умоляю – кто же захочет за него выйти замуж? С ним же от скуки смертной умрёшь – одни книги, вечные книги, и больше ничего.

Вот, значит, как! Но Кея не увидела в этом рассказе ничего отвратительного. Она любила в дождливые дни читать, свернувшись калачиком у окна и слушая, как завывает ветер в каминной трубе. А ещё мечтать о Саймоне… Мысли её тут же переметнулись к любимому, который сидел где-то там, в одиночестве, без неё. И до конца вечера она уже не вспоминала об одиноком профессоре, скучавшем в углу бальной залы.

Грегор шёл по улице. Он отправился к Друфарсу пешком, надеясь, что ветер освежит немного его голову, в которой бились странные, сумасшедшие мысли. Какое-то нежное милое слово вертелось на языке, но он не хотел его произносить. Он не мог понять, как такое случилось, что девушка с прекрасным именем Келинда завладела его мыслями, и чувствовал себя беззащитным и беспомощным, словно ребёнок. Он никогда даже не думал о женитьбе, но со вчерашнего дня всё так изменилось… Грегор не знал, на что он надеется, но всё же упрямо шёл к дому Друфарса. Мысли, обычно стройно вертевшиеся вокруг его исследований, сейчас носились сумбурно, как белки в колесе, создавая хаос, что приводило его в отчаяние. Он к этому не привык. Всегда его жизнь текла, подчиняясь определённому распорядку, а сейчас словно плотина прорвалась, превратив размеренную жизнь в полноводную бурлящую речку.