Тогда «дядя», в холуйском поклоне, обратился к кому-то в зал:

– Да вот Виктор Иванович, наверное, разрешат нам докупить билеты на остальных воспитанников, а?

В зале ему махнули пухлой ручкой, и дядя торжественно, вторично, объявил о своём благодеянии: «Завтра в 10 утра милости просим в кинотеатр „Горняк“, так сказать, всем личным составом!» Кинотеатр, кстати, был на балансе в Тресте «Макеевуголь»!.. Тут уже захлопали и «артисты».

К Антону подбежали девчонки: «Антоша, тама Сёмый сидит за кулисой и плачет, тебя зовёт!»

В уголке, на скамейке сидел Семён Иосифович с раскрытой коробкой на коленях. В коробке лежали очень красивые полуботинки. Семён удручённо смотрел на них, но не плакал, как это показалось девчонкам, а огорчённо смотрел на подарок.

– Вот, Антоша! Цей подарунок мэни не знадобыться. Бо вже маю чоботы на останне життя… (Дядя Сёма, в волнении, всегда переходил на ридну мову). Дак ты визьмы соби це взуття, тэпэр вже як подарунок вид мэнэ.

– Дякую, дядя Сёма, тилькы воны мэни дуже вэлыки будуть…

– А ты личи, що цэ – як бы твои чоботы. Як бы – на вырост тоби.

Антон обнял Семёна Иосифовича, и они долго сидели молча.

Прошло три месяца. Однажды, прямо в разбитку, где как раз шла «перестрелка» с «немцами» («немцами» быть никто добровольно не хотел, приходилось быть «немцами» по жребию, через считалку: «На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, немец, хто ты есть такой? (В считалку пришлось добавить «немца»). Прибежал гонец:

– Антоха, позырь, тама бабка твоя знайшлася, сыдыть у Доры. Тебя Дора вызывае! Антоха, бабка, мабуть, шамовку притараканила, не пустая ж приканала до тэбэ, дашь шматок, не затырь, понял?

– Аты не брешешь? Прибожись! – новость была ошеломляющей.

– Скинь штаны та пробежись! Век отца и матери не видать! Сукой буду через Батайский семафор! – клятвы были серьёзные и стоило слух проверить.

По рассказам матери в начале войны, Антон помнил, что у него где-то в Макеевке есть бабушка, которая – мамина мама. Тогда ему было шесть лет.

А когда Антона с крыши вагона, с обеих сторон сразу, взяли в «клещи» дяди в синих фуражках, они забили плотняком шпаной клоповник в КПЗ (камера предварительного заключения) и стали пытать поодиночке: кто, что помнит о родных местах и родителях.

Пацаны, как партизаны, стояли насмерть, легавых они, по наущению взросляков, обязаны были водить (мести пургу – врать!).

Однако, Антон чудом выжил в оккупацию и он уже сам хотел найти крышу над головой. Поэтому, попав в «клоповник» (КПЗ) по пятому заходу, он сразу сообщил всё, что запомнил от матери: фамилию мамы и место, где живёт родня его мамы: город Макеевка.

Так он и оказался в Макеевском детдоме №3. Детдомы в то время, через ЗАГСы, усердно разыскивали родственников своих воспитанников и, случалось, не безуспешно. Так, например, Доре Борисовне не без труда удалось разыскать только по известной в округе фамилии бабушку Антона, едва она возвратилась из эвакуации в Горьковскую область. Переговоры с бабушкой проходили трудно и вначале без участия Антона.

Анна Семёновна, бабушка Антона не имела средств на содержание внука: она не получала пенсию. В то время многие, не имеющие трудового стажа, не получали пенсий (бывшая аристократия, бывшие заключённые, тунеядцы и сельчане, не выработавшие нормы трудодней и приравненные к тунеядцам!). Анна Семёновна, как жена крупного коммерсанта, относилась к «лишенцам» первой категории – «буржуинам», она никогда не работала на «совдепию» (на сатану!) и не хотела хлопотать пенсию (у сатаны