Учёный писал: «Наука очень во многом развивается так, как если бы она обладала собственной жизнью. Великие социальные события бросают свои тени на науку, так же как и на другие виды человеческой деятельности; и как бы ни была жива и независима наука, она никогда не развивается в политическом вакууме» (там же. С. 67).

Историк науки не может представлять научную историографию совершенно безликой, оставляя за её пределами её живых творцов. «Основной долг историка, – указывал он, – оживить персоналии, а не перечислять их научные достижения. Открытия могут важными, но персоналии бесконечно важнее» (там же).

Мы здесь слышим отгоски заявлений, которые противоречат внутридисциплинарной установке автора этих слов. Дело в том, что он был хоть и умеренным, но убеждённым интерналистом в науковедении. Что это значит? Это значит, что он, не гипертрофируя внутридисциплинарный подход к описанию истории науки, в конечном счёте ставил на первый план не внешнюю, а внутреннюю историю науки – историю, как он говорил «чистых идей».

Выдвижение внутридисциплинарного подхода к изучению истории науки Д. Сартон выводил из относительной независимости науки от окружения. Он писал: «Кажется, что наука в целом растёт наподобие дерева. В обоих случаях зависимость от окружения достаточно очевидна, тем не менее главная причина роста – давление, побуждающее к росту, стремление к росту – находятся внутри дерева, а не снаружи…» (там же. С. 67).

Подчёркивая приритет внутренней истории науки над внешней, Д. Сартон указывал: «Цель истории науки – объяснить развитие научного духа, историю человеческой реакции на истину, историю постепенного обнаружения истины, историю медленного освобождения наших умов от темноты и предрассудков» (там же. С. 64).

Мысль о выдвижении в науковедении на первый план внутренней («абстрактной») истории науки и передвижении на второй план внешней («политической») истории науки была для Д. Сартона принципиальной. Вот почему он повторял её на все лады. Чтобы покончить с нею, я приведу последнюю его цитату, в которой он учит историка науки, как он должен описывать эволюцию науки: «Он должен держать в уме и использовать как руководство цепочку чистых идей, таких, какими они могут быть реконструированы, когда все ошибки уже в прошлом и исправлены, но он никогда не должен забывать скромного происхождения наших наиболее смелых теорий и многочисленных превратностей их существования» (там же. С. 59).

Итак, для историко-научной концепции Джорджа Сартона характерны три черты:

• дисциплинарный синтетизм – рассмотрение истории науки не как совокупности её отдельных, разрозненных, не связанных между собой её дисциплин, а как единого комплекса всей её дисциплинарной структуры;

• крайний кумулятивизм – рассмотрение истории науки как эволюционного процесса, в рамках которого революционных скачков не происходит;

• умеренный интернализм – выдвижение на передний план внутренней истории науки и передвижение на задний план её внешней истории.

В справедливости первой и последней из выделенных особенностей историко-научной теории Д. Сартона сомневаться не приходится. Я написал много книг по истории науки. Я писал их с той же установкой, что и Д. Сартон. Нелепо излагать историю лингвистики, например, сводя её к описанию внешних условий, в которых она развивалась.

Что касается крайнего кумулятивизма, то в этом пункте американский науковед глубоко заблуждался: эволюции науки без революционных скачков не бывает. Вся проблема лишь в том, чтобы не ошибиться в определении авторов этих скачков.