Риту приметили они оба с Иваном, но она потянулась сразу к нему, Петру. А Ванька не стал строить козни, а отступил, как – то сразу. Легко и просто. Может, не зацепила она его так уж, а, может просто понял, что это соперничание ведь не ради оценки. Это человеческая жизнь уже.

Петька же сразу влюбился в эту девочку с большими, шоколадного цвета глазами, в глубине которых просвечивал янтарь. Да, даже не янтарь. В них будто играли лучики солнца, отчего глаза её светились изнутри янтарём. Ему так нравилось, когда она, проходя мимо него и, задевая локтем ли, плечом, заливалась кумачом. На щеках её тогда появлялись симпатичные ямочки – улыбки, глаза светились этим янтарём. Но она, стесняясь, быстро убегала в какой нибудь укромный уголок, где и отсиживалась всю перемену.

У Петра же в такие моменты пол уходил из под ног, сердце бухало, словно молот, ноги и руки деревенели. Голос пропадал куда – то, а по телу разливался жар. Этот жар он помнит до сих пор. И воспоминаниям радуется и, тоже прячется в такие минуты, как тогда пряталась Рита, в какое нибудь укромное местечко. Чтобы не дай Бог никто не подсмотрел и не нарушил этих воспоминаний. Уж очень хорошие были эти воспоминания и, ему не хотелось ни с кем их делить и, никого в них впускать, тоже не хотелось. Это был секрет памяти.

Ведь это же теперь всё можно, хоть с первого дня знакомства. А тогда это было – табу. Да оно, наверное, и неплохо было. Хоть, что – то святое присутствовало у людей. А сейчас, где оно это чувство? Может, в наше время умеют, так любить, как тогда? Да теперь любовь, как и всё остальное, это своего рода бизнес.

А чувства? Да, где же их взять – то, если деньги вытеснили всё, превратив саму жизнь человеческую в рынок. Где всё продаётся и всё покупается. Вплоть до человеческих органов, не говоря уже о чувствах.

Вот, к примеру, взять его Алину. Ну, зачем эта молоденькая девочка живёт с ним, почти сорокапятилетним мужчиной? Ведь он мог бы быть ей отцом. А она спит с ним, целуется, занимается любовью с взрослым дядькой. Он – то не против этого. Молоденькая, хорошенькая рядом. И всё это возможно правильно. Нужно идти в ногу со временем, но сам он не хотел бы ни за что, чтобы его дочка (если бы была у него) любила вот такого же, как он взрослого мужика.

Ведь любовь – это же, что – то святое, не земное. Это обряд, священнодействие. Когда от прикосновения друг к другу, хочется зарыдать от счастья. Хочется утонуть в этом счастье. Но чувствуешь так, только в юности. И с равным себе человеком по возрасту. С годами это всё притупляется. Черствеет человек с годами. А, как же. Это закон. Но жизнь не остановишь и не вернёшь назад. Она продолжается. А нравится она тебе, или нет, это тебе решать.

В тот год, помнит он, они закончили десятый класс. Прощались со школой и вместе с ней и с детством в целом. Впереди их ждала взрослая жизнь. Они уже встречались к тому времени, обманывая родителей, что ходят: одна к подружке, другой к товарищу. Сами же гуляли у реки, взявшись за руки. Рита иногда разрешала целовать себя в щёчку, вспыхивая при этом, будто лампочка на сто ватт. И янтарь в её глазах светился, будто свежесобранный мёд из сота. Да она и пахла этим молодым мёдом.

Ах, как же это было незабываемо прекрасно, эта их юношеская любовь! Чистая, нежная, как младенец. Ему и сейчас было несказанно хорошо от этих воспоминаний. И сердце заходилось от истомы, а в голове стоял туман и слышался застенчивый голос его Риты. Петенька, ты, только не обидь меня, пожалуйста, родной. Хорошо?

И он, задыхаясь от счастья и, от её близости, обещал ей это. Да и разве он мог обидеть это сотканное из солнца, янтаря и мёда хрупкое, почти невесомое создание. Создание, которое любил всем сердцем. Он просто боготворил эту девочку и, кажется, готов был под расстрел за неё. А она, не обидь. Да разве можно обидеть божество, которому поклоняешься?