Как выяснилось, коммунист тов. А. Н. Хвостов был одним из таких продажных гинекологов. К нему по пятницам стекались группки пострадавших от любви девушек, которых или вечером того же дня, или утром следующего злодей Хвостов лишал радости будущего материнства. День выбирался не случайно. Нелегальная деятельность требовала, чтобы в больнице не было главврача, да и вообще лишнего персонала. Как известно, деньги любят тишину…

Зачем тов. Хвостову были нужны дополнительные заработки, оставалось тайной за семью печатями. За его работу на две ставки по двум специальностям плюс дежурства государство платило столько, что любой академик, увидев зарплатную ведомость, плюнул бы на свои научные изыскания и помчался бы работать дежурантом в Гореловскую ЦРБ. При этом тратить деньги в Горелово было решительно не на что, ибо, кроме нехитрого скарба, водки и дешёвого портвейна купить в местном сельпо было абсолютно нечего. Да и провизия редко требовала финансовых затрат, поскольку всё необходимое приносили любимому эскулапу благодарные односельчане.

Ровно в семь вечера мы с Бородой подошли к Саниному дому. Дверь была гостеприимно распахнута настежь. Изнутри доносились звуки буржуазной музыки (мы не были большими меломанами, но сделали такой вывод, поскольку пели не по-нашему и не Иосиф Кобзон). Едва переступив порог, мы застыли при виде трогательной картины: справа от входа, поднимаясь до самого потолка, громоздились ящики с водкой, симметрично слева – с коньяком, а с обеих сторон чуть ближе к входу возвышались, как две несущие колонны, огромные бутыли с белой мутной жидкостью, видимо, брагой.

Спотыкаясь о разбросанные предметы обуви, одежды и пустые бутылки, мы пошли на звуки проигрывателя и попали в просторную комнату, где, вероятно, уже не первый час шло веселье, в просторечье называемое пьянкой. За столом сидел Саня с красной, потной и довольной рожей, на коленях у него полулежала излишне худая девица лет тридцати в маечке со спущенной бретелькой, из-под которой виднелось то, что, будь оно хотя бы чуть-чуть побольше, можно было бы назвать грудью. Рядом примостились ещё две красавицы, немного моложе первой и значительно более пышных форм.

– Мужики, наконец-то! – обрадованно завопил Саня. – Мы уже вас заждались. Наташа, Маша и Наташа. А это – Мартын и Борода, – он быстро представил нас друг другу.

Я пристроился к одной из Наташ, аппетитной русоволосой девушке с кокетливым бантиком в виде бабочки, Борода – к другой Наташе.

– Штрафную, братцы, – орал Саня, наливая нам с Бородой по полному гранёному стакану водки.

– Они в курсе? – спросила Маша у Сани. Тот кивнул.

– Друзья, – пьяным голосом провозгласила кокотка, сползая с Саниных колен. – Грустные события привели нас к вам в деревню. Залёт, называется. Но, если бы не это, мы бы с вами никогда не познакомились. А мне ваша компания начинает нравиться, – протянула Маша, расплываясь в кривой улыбке. – Выпьем за успех нашего безнадёжного дела! Ура!

Все вскочили, закричали «ура», зазвенела посуда. Потом пили за женщин, за мужчин, за врачей, за родителей, снова за женщин…

Алкоголь сделал своё дело, захотелось продолжения. Я стал аккуратно поглаживать под столом округлое бедро моей соседки, размышляя, как бы поскорее с ней уединиться.

И тут вдруг Маша, пристально поглядев в плавающие Санины глаза, спросила:

– Док, а сколько после этого нам нельзя будет с мужиками… того… Недели две?

– Думаю, побольше, – пробормотал Саня, посапывая.

– Девки, так чего же добру пропадать!? – закричала она. – Айда, разбираем мужиков – и по койкам!

С неожиданной для своей хрупкой внешности и дозы принятого спиртного силой завтрашняя пациентка потащила полусонного доктора Саню в соседнюю комнату.